В черном списке

Он засмеялся, довольный собой. Когда мы снова выбрались на магистраль, Вилли выключил фары и включил подфарники. Мы не знали, где находимся. Заводы, складские помещения, покрытые копотью поля без конца и края, — зона, где «черный» город соприкасается с «белым». Вдали над шахтами рассекали темноту бледно-голубые лучи прожекторов. Там в это время заступала на работу новая смена. Иоганнесбург превратился в ночные кулисы: темные фасады безымянных зданий проносились мимо.

— Это та же дорога, по которой мы ехали в Орландо? — спросила Анна-Лена.

— Нет, другая, — ответил Вилли.

Он прибавил газу.

Мы еще не видели Вилли в таком приподнятом настроении, хотя провели с ним целый вечер. Какое-то опьянение охватило и нас. Все стало нипочем, мы готовы были поспорить с целым миром. Под колесами колыхалась, прерывисто дышала Южная Африка.

Это в лабиринтах штолен на глубине, не имеющей себе равной в целом свете, с бурами и бикфордовыми шнурами в руках ползали африканцы. Они подрывали свою собственную землю, и город над ними скоро зашатается, зашатается со всеми его ресторанами и кинотеатрами, куда черным вход воспрещен, с универмагами, где на малые деньги ничего не купишь, с небоскребами только для белых.

Мы неслись с катастрофической скоростью. Чтобы не завязнуть в южноафриканской действительности, надо двигаться быстро. В быстроте заключался определенный способ жизни, одновременно захватывающий и истощающий, в ней был путь к спасению. И большинство не замечало, как под их ногами менялась земля.

— Вы могли бы остановиться у нас, — сказал Вилли, — если бы все было по-другому.

Мы вынуждены были жить в отеле, и Вилли глубоко сочувствовал нам. От нашей комнаты в гостинице до маленького домика в Орландо — расстояние в целый световой год, и мы возвращались из локации, которую белые граждане Южно-Африканского Союза почти не посещают. Понять все, что связывает черный и белый миры, — задача для нас более трудная, чем для Вилли.

Вилли Косанге не считал, что живет среди врагов. Он чувствовал себя участником всего, к чему его стремились не допускать. Он был ребенком, для которого не существует запретных кинофильмов. Вилли умел искусно обходить запреты. Откуда взялось у него это в обществе, которое стремилось вдолбить ему в голову совершенно противоположное?

Не доезжая кварталов двух до нашего отеля, Вилли остановил машину.

— Не стоит разыгрывать из себя таксиста. Африканцам запрещено возить белых пассажиров. И я не хочу, чтобы о вас пошла дурная слава.

На минуту мы задержались в автомобиле, договариваясь о встречах в ближайшие дни. За Вилли мы не боялись. Подобно жителю пограничного района, он знал все неохраняемые проходы, и дома его не будет ждать приказ о высылке.

Был ли он типичным африканцем? Насколько большую группу африканцев он представлял, мы не знали, да и не интересовались этим. Он был сыном Южной Африки, выросшим в этот период гибели и возрождения, волшебником, выжимавшим капли свободы из окружавшей его неволи.

Слышно было, как Вилли завел мотор и уехал.

На стойке у портье все еще лежали сегодняшние газеты: мисс Трансвааль в купальном костюме позировала у бассейна.

ЧУДЕСНОЕ ДОЛГОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

Дом с окнами в узорчатых рамах, с высокими белыми печными трубами напоминает XVIII век. Замысловатый, в форме кленового листа, замок в дверях этого дома открывался только патентованным ключом.

Однажды, когда все были в отъезде, один из слуг припрятал ключ и отлил такой же. Он подружился со сторожевой собакой, намереваясь по ночам проникать в дом. Однако его вовремя схватили и передали в руки правосудия.

В дверь вделали новый замок, на окна установили более крепкие решетки. Теперь, уезжая из дома, хозяева приглашают друзей временно поселиться у них. Так все делают в Южной Африке.

Нам рассказали об этом сразу же, как только мы вошли в холл. Хозяйка, миссис Робинсон, оживленно разговаривая, вела нас по холлу. Пол покрыт половиками цвета шампанского, на них лежали настоящие ковры. Из анфилады комнат совершенно беззвучно выступил мистер Робинсон.

Нас пригласили сюда накануне. Наши знакомые в Южной Родезии, где мистер Робинсон имел дела, дали нам рекомендательное письмо к нему. Мы уселись в кресла на огромном балконе, где было человек пять или шесть. Некоторые из них любезно предложили нам чувствовать себя как дома. Мы поняли, что они тоже члены семьи.

Слуга в форме принес джин и лимоны. Мы — иностранные гости, и гостеприимство раскрыло нам свои широкие объятия.

Я смотрел на сад и на девочку в тюлевом платьице, игравшую в мяч. Она напевала про себя и изредка издавала драматические крики. Казалось, она привыкла веселиться одна. Позади меня, в холле, слуга расставлял по порядку клюшки для послеобеденной игры в гольф.