В черном списке

За окнами этого необычного салона, где мы сидели на разных уровнях, был густой сад с кустами мимозы и спящими луноцветами; его окружала высокая каменная стена.

— Дадли! Господи, да неужели ты не можешь не дремать! — воскликнула Ирма.

— Право, нам уже пора идти, — заверил я.

— Нет, вы должны увидеть газетные вырезки и мою мастерскую. Дадли всегда такой усталый по пятницам.

Прихватив печенье, Ирма пошла на кухню. Я тоже отправился с нею, но по дороге свернул в туалет. Там висела огромная оскалившаяся маска; изображенная на фоне зеленых далей обнаженная женщина бросалась в бездну с дверного косяка. Туалет был построен по особому заказу. Мы находились в стране великанов. Вода спускалась с ужасным грохотом и лилась в течение нескольких минут.

Ирма вернулась обратно, отфыркиваясь, как ныряльщица, показавшаяся на поверхности воды, и мы, наконец, вошли в ателье, где ее произведения самого последнего, почти абстрактного периода лежали стопками друг на друге. Альбомы с вырезками были действительно тяжелыми, об ее искусстве писали газеты всего мира и многие из них, к нашему удивлению, ставили ее в один ряд с Пикассо, Модильяни и Энсером.

— Пресса издевается надо мной, конечно, — взорвалась она. — Сегодня позвонил один журналист и задал вопрос: что я знаю о художниках, насилующих своих натурщиц?

Она обернулась к своему импресарио и развела руками:

— Дадли, в мастерской адский холод. Потри мне затылок!

Сонный Дадли начал совершать такие движения, будто он обтирает статую.

— Правее! Ниже! Выше!

Он стоял позади нее, а она сидела на низенькой скамеечке, вращая своими большими голубыми глазами. Мы смотрели на картины, и когда что-нибудь хвалили, Ирма издавала довольный возглас, подобный крику птицы. Иногда она терлась головой о руку Дадли, как избалованный деспот. Наконец и он опустился на стул.

— Дорогой! Не спи в присутствии гостей, я сама тоже устала.

Мы умоляли Дадли вызвать такси, но прошло полчаса, прежде чем оно появилось. Было уже половина одиннадцатого, и хозяева то и дело засыпали. Они спали независимо от темы разговора.

Мы чувствовали себя такими же чужими, как и в начале визита. Говорят, что отличительными качествами художника является эгоцентризм и эксцентризм, но здесь, кроме этого, царила какая-то отрешенность от жизни, бессвязность существования. Великая художница сидела в своем паланкине со змеиной головой. Она была слишком велика, чтобы пройти в парадную дверь собственного дома, и, наверно, чувствовала себя беззащитной, подобно слонихе в саваннах. Однако о страхе и о необходимости бежать она почти не говорила.

Мы шли к выходу между статуями в саду. Луна висела над Столовой горой, как серповидная лампа над накрытым столом.

ОПАСНЫЙ ДЭНДИ

— Люди, никогда не знавшие, что такое свобода, могут сами взять то, в чем им так долго и жестоко отказывали. Однако самое худшее в этом случае будет состоять в том, что белые будут возмущены и поражены. Даже погибая, они не смогут понять, что стремление к свободе, обеспеченности и праву свободного выбора места жительства вместе со своей семьей следует считать справедливым и в отношении лиц другого цвета кожи.

Это заявил нам элегантно одетый, светловолосый молодой человек лет тридцати, с длинными тонкими руками. Его голос срывался на фальцет. Мы еще не видели такой ненависти к Южной Африке. Звали его Рональд Сегал.

Мы встретились с ним на собрании Африканского национального конгресса в Иоганнесбурге и потом сидели в кафетерии в Кейптауне, недалеко от театра Хофмейера и голландской реформистской церкви. Сегал сказал, что этот кафетерий излюбленное место буров, и здесь его окружают одни враги.

— Появляются предвестники революции, — громко сказал он, — закон и порядок нарушаются не только черными, но и белыми. Взгляните на нарушение закона об аморальных действиях. Африканские женщины, арестованные за утерю паспортов, могут рассказать, как их насилуют белые полицейские перед тем, как вести в суд.

Окружающие нас люди с опаской смотрели на него. Сегал задумчиво грыз поджаренный хлеб. Он выглядел так, будто ему было лет двадцать и он только что закончил интернат для богатых.

— Ну, и что ты теперь будешь делать? — спросил я.

Такой вопрос «что теперь?» встает перед каждым в Южной Африке, кто переступил рубикон. Рональд Сегал видел три возможности: пассивное сопротивление, тюрьма, мученичество. Ограниченная подпольная деятельность. Бегство в Лондон.

— Если правительство арестует меня за государственную измену, я буду пытаться скрыться в американском посольстве. В США меня примут и тем самым совершат действие, направленное против Южной Африки.

Мужчина, сидевший за соседним столиком, бросил на стул газету и вышел.

— Белые избиратели, которые обеспечили националистам надежное большинство на выборах 1958 года, голосовали за апартеид, но, в конечном счете, они голосовали за революцию.