В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов

— Я прочел повесть «Прощай, Гюльсары!» Это ловко написано. Автор талантлив, но во всем произведении элемент чистописания, книжности. Видите ли, киргиз вряд ли может так относиться к лоша­ди. Они едят лошадей. Любование конем хорошо для Толстого, анг­лийское седло, уздечка, прогулки на лошади. Крестьянин относится иначе. Киргизы — по-своему. И потом: иноходец запряжен в телегу? Чем же этот писатель так зацепил читателя?

— Этот вопрос всегда волновал меня. Я, например, не понимал причину успеха «Бронепоезда» Всеволода Иванова. Зажатый с двух сторон партизанами, Незеласов мечется туда-сюда. Он так много пролил невинной крови, что не ждет пощады от красных. И вот, чтобы остановить бронепоезд, на рельсы ложится китаец-красноар­меец. И бронепоезд останавливается. Помилуйте, да если бы на рельсы лег весь Китай с Индонезией впридачу, Незеласов, не задумываясь, переехал бы через них.

6 июня 1980 г.

Л.М. жалуется на общее состояние. Болят рубцы. Рассказывает, что его пригласил Левчев приехать в Болгарию, побеседовать с писателями. «Мне показалось, что он мне не симпатизирует. Но зачем тогда приглашать?»

— Понимает, что такое Леонов для славянских литератур. Писа­тель Леонов не зависит уже даже от вас.

— А.И., не будем строить иллюзий. Я же знаю, что меня здесь только терпят. Не понимаю только, почему ко мне настороженно относятся Астафьев, Распутин, Носов и другие писатели. Никто из них не пишет мне, ни один не прислал телеграмм к дню рождения.

— Л.М., я говорил об этом В. Распутину. Он сказал, что напи­сал, но не решился послать, чтобы не подумали, «что я набивался в знакомые». Все стесняются вас обеспокоить, это скромность, хотя я признаю, что она ни к чему. Лучше бы они оказали внимание и под­держку старшему коллеге.

— А как вы относитесь к Астафьеву, читали вы его произведения?

— Все читал и еще раз просматривал. Очень талантлив. Отличное знание жизни, материала, на котором работает. Сочный такой, кру­той язык. Но никак не могу понять, чего ему недостает? И куда он клонит?..

После сеанса у Джуны Л.М. рассказал несколько веселых анекдо­тов. Над одним из них мы очень смеялись:

— Дворничиха родила 9 детей. Соседи ее уговаривают: «Роди де­сятого, будешь мать-героиня». Да муж вон какой крючок, не мо­жет». «Уговори вон Ваньку». Уговорила за 200 рублей, но денег не было, дала расписку. Родила от Ваньки, а 200 рублей не отдает. Он заявил в суд, приложил расписку. Судья принял соломоново реше­ние: «Взыскать алименты!»

8 июля 1980 г.

Почти всю неделю сопровождал О.М. и Л.М. Леонова к Джуне. Л.М. стал очень капризен, ворчлив, исчезла будто появившаяся ве­селость. Все время стонет и жалуется; сидя в машине сзади, я вижу его серенькие волосики, пучками свисающие на шею, ставшую та­кой тоненькой, что ее можно охватить большим и указательными паль­цами. «Перешили все костюмы», — вздыхает он. О.М. поправляет ему галстук, он говорит. «Без жены — все так же, но все хуже: сороч­ка не так тщательно выглажена, прическа не та...»

О.М по дороге огорчается, что еще одну церковь не привели в порядок. Л.М. вспоминает, как у Горького на обеде уговаривал Л. Ка­гановича не разрушать Сухареву башню, а тот вопил: «Не могу, не могу, мешает движению». Потом рассказал, что Сталин спросил у него: «Леонов, Вы говорили о даче. Сейчас освобождается дача Ка­менева. Не займете?» Я ответил, что не хочу ничем быть связанным с этим именем. Он засмеялся и сказал: «Я тоже так думаю».

Между тем, у Джуны вижу многих литераторов. Феликс Чуев при­водит девочку, которую Джуна лечит от близорукости. Позавчера при­шла Белла Ахмадулина. Одета в белые брючки, белую курточку, блед­ненькая и измученная. Джуна вся в черном, тоже красивая, волевая.

— Пьете?

— Уже третий день не пью, — отвечает та.

— Не пить, не курить. Тогда попробую вам помочь.

Елизар Мальцев благоговейно взирает на Джуну, как она работает руками. Егор Исаев произносит речи о чудодейственности дара Джу­ны. Сегодня он бросился грудью на мою защиту, когда Джуна разозлилась. Она все звала полечиться, а я отнекивался. О.М. сказала, что у меня очень плохое зрение, а поэтому я крайне нуждаюсь в лече­нии, но что я скептик. Джуна подняла крик, видно, настрадавшись от своих противников.

— А, скептик, значит? Я — знахарка? А кто поможет людям? Вра­чи? Они часто убивают химией и другими способами, а все сваливают на болезнь. Вот как создам поле вокруг вас! — угрожает Джуна. Сла­бая от болезни, Ольга начинает молча плакать. Егор заверяет Джуну, что я хороший человек, но «Фома неверующий» и насмешник. Джу­на утешает Ольгу, говоря ей, что ее силы только для добра и на зло не направлены.

10 раз мы съездили к Джуне. У О.М. будто стала меньше болеть голова. Л.М. все больше тяготился тем, что на сеансе он был в ком­нате, где сидело еще человек 7—10. «Подобная работа должна быть таинством, наедине и серьезно, а эти двухминутные сеансы...» С О.М. они принесли Джуне серебряные сувениры, денег она, похоже, у «элиты» не брала. Так закончилось лечение — может быть, и на пользу?

3 сентября 1980 г.