В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов

— Зачем же в конце романа приписано, что Митька едет излечи­ваться трудом?

— Вот такие случаи в своем творчестве я и имел в виду, когда писал в статье: «Надо надеяться, что суровый завтрашний критик примет во внимание при оценке наших столь несовершенных, на­сквозь пропитанных гарью и шлаком великого вулканического из­вержения, таких противоречивых рукоделий, при виде которых ис­пытываешь смешанное чувство неизбежности исполняемого долга и отчаяния»...

— На странице 615 есть фраза: «Мимо, задевая иногда, проноси­лись искры, мысли, колющие крупицы угля» — так?

— Да, так. Дым, гарь, искры из трубы паровоза. Мысли. И сей­час бы так написал.

— В эпилоге приводится тезис Фирсова о том, что по устроении земного тыла человек вырвется в гордый простор вселенского Океа­на. Из него выросла «Дорога на Океан»?

— Да.

— Вы считали, что к тому времени у нас уже тыл был устроен?

— Никогда я не был так близок к нашей идеологии, нашему иде­алу, которые и сегодня считаю самыми живительными, как в годы, когда писал «Дорогу на Океан», под видом Президента земного шара я вывожу Горького, его имею в виду...

— А вы сознательно вложили в уста Митьки горьковский лозунг «вперед и выше»?

— Как? Разве? Это случилось не преднамеренно, если так...

— В романе фигура Векшина освещается с разных точек зрения: глазами Фирсова, Маньки, Ксении. Это придает образу стереоско­пичность. Этот прием вам подсказало кино?

— Нет, не кино. Может быть, живопись. И переделка тоже ведь придает образу стереоскопичность. Появилось еще одно видение Век­шина, его второе изображение. Это специфика любимой мной струк­туры. Постройка. Потом надстройка. Потом пристройка. Вариант, предлагаемый Фирсовым. Потом им же отбрасываемый. Глава написана, включена в книгу, но о ней сказано, что она отклоняется. Вы знакомы с картинами Эшера? У него есть такие алогичные построй­ки. Быть может, он что-то подсказал...

— Затем вы в законченный роман включили целую главу, в кото­рой Чикилев читает записную книжку Фирсова, заставляя нас еще раз прослушать все то, что мы уже знаем и о блестинке, и о драме Векшина, и о трагедии Маньки Вьюги...

— В этом состоит личная моя драма. После завершения каждой вещи у меня остается много не вошедшего материала, иногда важных мыслей, которые в романе некому сказать. И вот самое дорогое из оставшегося я даю здесь. Даю потому, что главное — в этих добавле­ниях — квинтэссенция, осмысление. И другой поворот темы. Так, вот так, чуть вот так поворачивается — и вы видите уже с изнанки. Я всегда смотрел на читателя как на соучастника и, веря в него, пока­зываю ему кое-что с изнанки.

И вдруг, загоревшись, похвастал:

— А разве не находка, когда Манька приходит к Фирсову на квар­тиру и, увидев ее, жена его говорит: «Вот твоя. Поднеси ей рюмоч­ку». И Манька вянет. Стареет на глазах, становится видно, что она б... Оцените!

25 марта 1982 г.

Леонид Максимович звонит из Барвихи:

— Хожу по дорожкам. На каждой вижу себя с Татьяной Михай­ловной. Вспоминаю, о чем говорили здесь. После прогулок... лежу, читаю книги. Детективы тоже. Наших? Сегодняшних? Тоже кое-что смотрю... Нет, сам не пишу. Делаю какие-то заметки...

— Написали бы рассказ... о Татьяне Михайловне.

— Что вы! Я набит темой романа, как кильками консервная бан­ка. Ни о чем другом не могу думать. Сделал множество вставок... то есть написал на листочках.

Прочитал В. Солоухина «Время собирать камни». Талантлив, но разбрасывается. Уговаривал его писать роман, но, видно, сил недо­стает, и тут написано все душевно, со знанием дела, но не может дать написанному классической формы.

— Он ведь поэт.

— Да, и от этого легкомыслие у них. На ветру живут, крылышка­ми трепещут.

Л.М. пожаловался, что ушла экономка — работница Маргарита Эдуардовна. Уходя, сказала, что никогда не жила в таком захолус­тье. Когда шла в экономки, надеялась, что будет среди интересных людей, на приемах, в театрах, гостях. Ни разу этого не было. Никто не бывает, а если и бывают, то все в кабинете с ним. Ей скучно. Передал мне все это, добавив, что он «человек, к общественному потреблению непригодный».

— Л.М., — утешал я его. — Вы должны быть готовы к тому, что все «дамы», что будут наниматься в ваш дом, ко всему прочему, озабочены и матримониальными проблемами, невзирая на возраст.

К тому же, ведь они и не представляют, какая скучная жизнь у пи­сателей — наши жены видят только письменный стол со скрючен­ной над ним спиной мужа. Но они привыкают и терпят нас, а вот работница ошеломилась. Она и мне говорила то же самое, объясняя свое недовольство скукой.

22 апреля 1982 г.

Леонид Максимович вернулся из Барвихи. Посвежел, но не по­правился — все так же худ, меньше становится ростом, теряет былую солидность. Настроение тревоги не покидает его.

— Грядущее страшно. Я-то пожил, а вот детей жалко... Сегодня пессимизм более уместен, чем беззаботный оптимизм. Нельсон был прав, когда говорил, что нельзя недооценивать противника. Природа чувствует опасность. Огрубляются мысли, чувства, поступки людей. Это форма защиты природы от надвигающейся опасности...

9 мая 1982 г.