В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов

— Талант — это разбег, взмах крыльями, их трепет... И вот вы пома­хиваете ими, а под вами расстилается весь мир, вы видите все ясно, отчетливо, и все можете изобразить... Впрочем, изобразительность — не решающее качество. У Достоевского рассказ преобладает над показом. Смелое столкновение сгущенных идей и — вы захвачены спором, без решения которого жизнь становится немила. Тем более, что мы же ре­шительно ничего не знаем. Как устроен мир? Где стержень? Куда идем?

Вот я в своем последнем романе пытаюсь определить координа­ты современного человечества, но многое комкаю. Касаясь чело­века и Бога, многого не договорил, а многое скомкал. И очень боюсь за будущее.

Возвратился к Горькому, рассказав о его встрече с Уэллсом.

— Последний был очень раздражен: «Что вы все хвастаетесь, чем хвастаетесь? Только что провалилось метро». «Которое помогают сде­лать английские инженеры!», — ехидно заметил Литвинов. «Которых вы не сумели использовать!» — парировал Уэллс... не знаю причину взвинченности англичанина, но, когда я шел на встречу с ним, Крюч­ков мне шепнул: «Не проговоритесь, что приезжала в Москву Мария Игнатьевна». Быть может, здесь и крылась причина раздражения.

Сказал о Сталине:

— Возможно, для него социалистические идеи были лишь сред­ством подняться на самый верх, чтобы командовать миром...

Перед самым моим уходом вдруг спросил:

— Как вы думаете, огромный вред нашей стране нанес Суслов?

И сам уточнил:

— Демонически посредственная натура. По-моему, человек жес­токий, злой, недалекий и похоже — безграмотный.

— Однажды он сказал, что в Белоруссии есть писатель, интересно написавший о птице. Он имел в виду «Плач перепелки» Чигринова — книгу о войне, — заметил я.

— После этого Шауро, конечно, имел самое высокое мнение об этом писателе? — засмеялся Леонид Максимович.

О.М. стала говорить о рассказе Георгия Семенова «Игра в колеч­ко». Л.М. читал рассказ, он ему понравился.

— Сколько невеселого рассказали вам, Леонид Максимович, что­бы настроить на оптимистический лад, — шутя сказал я перед уходом.

— Тут дело в том, что сам я думаю еще мрачнее, — ответил он. — Неужели там нет ума, чтобы сделать то, что надо делать? А в литера­туре нужно качество. Но какое качество, когда у кормушки Союза писателей рядом слон, тигр, курица, собака, насекомое и — все жрут. Ведь 10 тысяч писателей, живущих только за счет литературного труда и при поддержке СП. Где еще такое? Трудно настоящим писателям в такой толпе жаждущих. Особенно молодым и талантливым трудно пробиться и потеснить окололитературный сброд, мешающий рабо­тать. Вот вы, А.И., критик, давний, говорят, член приемной ко­миссии в Союзе писателей. Почему же вы принимаете без конца?

— Л.М., в Комиссии по приему всегда сложно. Там групповые интересы, как нигде. Если даже кандидат очень талантлив, то его не пропустит соответствующая часть комиссии, не выторговав пропуск для своих избранников, пусть они будут и бездарны. Русскому там пройти, как в игольное ушко. Именно в приемной комиссии я всегда думаю, что надо разогнать Союз писателей, если он так формирует­ся. Зависит все от интересов, настроений, от умения председателя организовать прием достойного. Вы правы, что жить только за счет писательского труда большинство членов Союза писателей не долж­но. Это способствует графоманству и пробивной силе, но не рождает таланты. Конечно, есть исключения... Однозначно, как лучше орга­низовать прием, ответить не берусь, надо думать вместе...

О записных книжках Л.М. сказал, что они ему не нужны.

—Даже элементарная фраза не может войти непроверенной в произве­дение. В каких соусах, на каких подливках все это варится и переварива­ется? Самое же главное — это отбор. Что необходимо взять в произведе­ние, а что безжалостно отбросить. Современные писатели тащат в произ­ведение все — эго и губит литературу, лишает ее золотого обеспечения.

Л.М. вспомнил отчего-то М. Шагинян:

— Шагинян писала по восемь метров в час. Властная, беспощад­ная женщина. Никого не боялась. В дом Горького хотела войти толь­ко с парадного входа, как члены правительства.

15 августа 1982 г.

Были с О.М. у Леонова. С нами пошла Люда Шикина, поэтес­са, которую Л.М. рекомендовал в СП, жена болгарского профессо­ра Б. Михалкова. Долгий разговор обо всем.

— Не кажется ли вам, что существует сила, умно разваливающая все и вся? — спрашивал Л.М. уже не в первый раз. — Это началось давно, еще до войны. Почему всем трезвомыслящим людям понят­но, что это или то так делать нельзя, а делают именно так, как не надо? Сознательно делают во вред делу.

Перешли к искусству:

— В искусстве не должно быть лигатуры, а только чистое золото. Я как-то говорил Суслову, что у нас «один чеканит, обливаясь по­том, золотой рубль, а другой, запасшийся американской машинкой, печатает пачки ассигнаций, в цене же все одинаковы». Тот ответил: «Мы это знаем».

15 декабря 1982 г.

По телефону:

— Вы смотрите телевизор? — спросил Л.М. — Показывают ба­лет «Чайка» с М. Плисецкой. Что же это такое? Тригорин танцу­ет. И Нина...

Я включил телевизор, постановка заканчивалась овацией.