В лесах Сибири. Февраль-июль 2010

Ушло два с половиной часа на то, чтобы пересечь лес. Я поднимаюсь к верховьям второй долины, расположенной южнее избушки. Ищу подходящее для ночлега место. Несмотря на снегоступы, проваливаюсь в снег выше колен. Каждый шаг требует усилий. В семь вечера, весь взмокший, добираюсь до верхней границы леса. Выбираю ровную площадку среди нагромождений камней на высоте тысяча двести метров. В сотне шагов ниже по склону вижу след росомахи. Зимой этот зверь не впадает в спячку. Стоит лютый холод. По камням цвета ржавчины стелются кустарники — ветер сдул с них снежную шапку. Бурятия протянулась на востоке нитью красных огней. Я нарезаю сосновых веток, чтобы сделать себе постель и разжечь костер. Устанавливаю палатку, утепляю дно ветками, бросаю поверх спальный мешок. Разогреваю макароны, затем вытягиваюсь на своем царском ложе из веток. Два крупных камня, между которыми разведен огонь, нагреваются и отдают жар. На улице 25 °C или 30 °C ниже ноля, но мне тепло в моей каменной берлоге. Смотрю в одну точку — туда, где искры от пламени, устремленные в небо, вспыхивают в последний раз и гаснут, сливаясь со звездами. Мне трудно заставить себя отправиться спать; я похож на ребенка, который не хочет выключать телевизор. Забравшись в спальный мешок, слушаю, как потрескивает костер. На свете нет ничего лучше одиночества. Но чтобы достичь абсолютного счастья, мне нужен кто-то, кому я мог бы это объяснить.

16 апреля

Расстегнув молнию спальника, моргаю от яркого солнца и радуюсь чистому небу, потом встаю и обвожу взглядом раскинувшуюся у моих ног долину. Так начинается мой день. Вокруг ни души. Ночью поблизости бродила рысь и наследила у палатки.

Эйфория походной жизни. Я здесь, выше деревьев; ночь благополучно закончилась, и мне дарован новый день.

Поднимаюсь еще на четыреста метров и к десяти утра почти достигаю вершины хребта. Береговая линия с мысами и заливами выписывает замысловатую кривую. Черные фестоны каменных выступов, напоминающие линию вражеских укреплений на карте сражения, окаймляют снежную белизну. Возвращаюсь к костру, снова разжигаю его, готовлю чай, затем собираю вещи и иду домой. Рысь обнюхивала следы росомахи перед тем, как скрыться. Снег усеян следами — соболиными, заячьими, лисьими… Лес наполнен шелестом невидимой мне жизни. Лишайники касаются лица. Полузакрыв глаза, стою перед лиственницами, похожими на вооруженных дубинками великанов. Если бы вместо пустыни отшельники отправлялись в тайгу, они бы создали религию, населенную более жизнерадостными духами и богами в обличье животных. Пустыня иссушает душу. Достаточно вспомнить о святом Бернарде, который поздравлял себя всякий раз, когда, гуляя, не замечал никаких проявлений внешнего мира.

За три часа добираюсь до избушки. Температура минус 2 °C, и я обедаю на улице, за стоящим у берега столом. Птицы кружат над моей головой, опьяненные теплом. Сосульки на краю навеса начинают таять. Приход весны — это праздник для всех.

Тень спускается с гор, ложится на озеро, обгладывает его белую поверхность и покрывает собой бурятские горы, блаженствующие на другом берегу и напрасно полагающие, что закат солнца их не касается.

17 апреля

Отшельник не представляет угрозы для человечества. Он служит ему живым укором. Он не ворует и не мошенничает. Он не выступает по телевидению с проплаченной речью.

Анархисты мечтают уничтожить общество, частью которого они являются. Хакеры сеют смуту в виртуальном мире. Первые подкладывают бомбы, вторые рассылают вредоносные программы со своего компьютера. И те и другие нуждаются в ненавистном им обществе. Оно является для них мишенью, уничтожение которой составляет смысл их существования.

Отшельник же держится в сторонке — на благоразумном расстоянии. Он похож на гостя, который вежливо отказывается от предложенного угощения. Если общество исчезнет, мятежники останутся без работы, а лесной затворник продолжит жить по-прежнему. Он ни с кем не борется, но живет так, как ему хочется. Он не обличает ложь, но ищет истину. Он совершенно безвреден, и к нему следует относиться терпимо, как к представителю некоего промежуточного сословия между варварами и цивилизованными людьми. Когда влюбленный рыцарь Ивейн впадает в безумие и бежит в лес, он натыкается на отшельника, который кормит его, врачует его раны, приводит в чувство и провожает до ближайшего города. Отшельник — это посредник между мирами.

В шестнадцать часов закрываю Кретьена де Труа и отправляюсь рыбачить к лунке № 2, в часе ходьбы на север. Лунка № 1 находится прямо перед избушкой. Иду вдоль неприступного берега. В лесу есть радость, но нет ни капли юмора. Возможно, именно это и делает лица отшельников такими суровыми, а труды Генри Торо — такими серьезными. Возвращаюсь с уловом. Три ленка, длиной двадцать сантиметров каждый, отправляются на сковородку, политую маслом. Вкуснейшее, свежайшее филе, приправленное брусникой, хорошо сочетается с водкой. Впрочем, с водкой все хорошо сочетается. Кроме женских поцелуев. Но сейчас я ничем не рискую.

18 апреля