В лесах Сибири. Февраль-июль 2010

В восемь утра появляется Сергей, возвращающийся с мыса Елохин. Я не слышал, как подъехала его машина. Как обычно, он входит без стука, и я вскрикиваю от неожиданности. Мне требуется несколько минут, чтобы восстановить внутреннее равновесие, нарушенное его вторжением. К счастью, чай еще не готов, поэтому я ничего не пролил.

— У тебя, я смотрю, чистота и порядок. Как говорим мы с Володей, «настоящая немецкая изба».

— О, правда?

— Хочешь поехать в Покойники? Я тебя подвезу.

— Хорошо… Может, чаю?

— Не, давай шевелись.

Через десять минут я вешаю замок на дверь и сажусь в машину. Мы двигаемся на юг. В России все происходит стремительно: вялотекущая жизнь вдруг начинает биться в судорогах. На мысе Покойники вовсю идут работы. Пока лед не сошел, Сергей и Юра с выцветшими глазами решили возвести понтон у северной оконечности бухты — там, где узкий язык суши, который они называют островом, отрезает от Байкала заболоченный залив. Используя рычаги, домкраты и канаты, всю вторую половину дня мы поднимаем металлическую вагонетку на деревянную платформу. Внутри — лежанка и печь.

— Граница заповедника проходит по линии берега. То, что находится за пределами береговой линии, к заповеднику не относится. Таким образом, остров станет автономной территорией, — объясняет Сергей.

— Независимой? — спрашиваю я.

— Да, автономной и независимой. Мы только что создали автономную и независимую территорию мыса Покойники.

Среди лиственниц, как тени, бродят лошади. Они умело маневрируют между стволами; их копыта ступают по снегу с глухим шумом, напоминающим удар кулака в пуховую подушку, а из ноздрей валит пар. Раньше эти лошади принадлежали животноводческому хозяйству, которое держали сотрудники метеостанции Солнечная, расположенной в двух километрах отсюда. В 1991 году, когда Советский Союз прекратил свое существование и люди уехали, животные были брошены на произвол судьбы и одичали.

В сумерках одна из лошадей, опустив голову, подходит совсем близко к обжитому людьми берегу. Она оставила своих сородичей и пришла сюда умирать. Она ложится лицом к озеру. Сергей вздыхает и добивает ее ударом ножа в сонную артерию. Затем мы рубим ее топором. Сойки расселись на ветках и глядят на дымящиеся на холоде внутренности. Вечер опускается на землю. Собакам, ждавшим своего часа, теперь позволено пировать.

Наступает ночь, и мыс Покойники готовится к грандиозной попойке. С. А., новый директор заповедника, приехал навестить инспекторов. Его сопровождают личные охранники, выгружающие водку и коньяк. Я бросаю взгляд на ящики — здесь достаточно алкоголя, чтобы стереть из моей памяти образ лошади, приветствующей смерть последним хриплым стоном. Наташа приготовила суп из оленины. Накрыт шведский стол в русском стиле: горы жареной рыбы, лосятины и местной колбасы. Мы напиваемся до беспамятства.

— Откуда вы родом? — спрашиваю я у директора.

— Из Тувы, — отвечает он.

— Родина Шойгу, — бросает Сергей.

— Давайте же выпьем за республику Тува, где рождаются российские министры и начальники заповедников, — провозглашаю я тост.

— И за Ту-154, — неожиданно добавляет один из головорезов банды С. А.

— А при чем здесь Ту-154? — удивляюсь я.

— Потому что это лучший самолет в мире, хоть поляки и умудрились его разбить.

Наташа предлагает С. А. пакет с мороженой рыбой. В глазах директора вспыхивает радость. Судя по всему, несмотря на карьерный рост, память о трудных временах жива.

19 апреля

Коньяк пошел плохо. Сейчас девять утра, и в моей голове громыхает железнодорожный состав. Юра с глазами цвета талого льда будит меня: пора поднимать сети. Саша с отрезанными пальцами сопровождает нас. В грузовике, растянувшись на мотках веревки, я начинаю приходить в себя, слушая, как Юра и Саша обсуждают свою любимую тему: почему во Франции так много мусульман.

Франция удивляет русских по двум причинам: во-первых, потому, что жители этой страны паникуют и просят помощи у правительства, если на улице выпадает два сантиметра снега, и, во-вторых, потому, что они позволяют громить столичные пригороды, в то время как несколько тысяч французских солдат стоят в Афганистане. Каждый раз при встрече Саша возвращается к этим темам.

Рыбацкая вагонетка расположена в пятнадцати километрах от Покойников. Это сооружение из листового железа с деревянным полом, в котором проделано отверстие, сообщающееся с прорубью. Помещение обогревает керосиновая печка. Мы снимаем куртки и принимаемся вращать рукоять скрипучей лебедки, наматывающей сотни метров веревки. Юра работает в течение двух часов, взгляд устремлен в никуда. Наконец из глубин появляется сеть, полная рыбы. Саша и Юра вытаскивают запутавшийся в нейлоновых переплетениях улов. Пластиковые контейнеры наполняются омулем. Отливающее бирюзой озеро дарует нам свои богатства. Странно, что оно продолжает это делать на протяжении тысячелетий. Мы обедаем: пять рыбин и три стакана самогона карамельного цвета, который Саша варит у себя в Северобайкальске.