В середине века

— Небольшие неполадки в электролизном. Давайте пить и есть.

Она быстро хмелела. Она не лгала, признаваясь, что почти не пила водки — только узбекский кагор. Она вдруг вспомнила прежнюю жизнь. Я уже знал (и еще больше убедился в этом впоследствии), что женщины, сходясь с новыми друзьями, охотно вдаются в повести о прежних увлечениях, любовных радостях и обидах. Потребность в исповеди неистребима в человеке — а у женщин она много сильней, чем у мужчин. Мне всегда казалось, что подобная исповедь необходима им как своеобразное очищение перед новым увлечением. И хотя близкий мужчина решительно не годится на роль исповедника и откровенность его подруги почти всегда идет ей только во вред, женщина не способна этого предвидеть. Налаженная служба исповедания в церкви, отвергнутая у нас, прежде спасала тысячи влюбленных пар, которые сейчас распадаются под влиянием неосторожных признаний.

И я ждал, что Адель заговорит со мной о прежних своих любовных драмах — откроет душу, как ей самой будет казаться. Но она заговорила о трудной жизни своих родителей, о всяческих лишениях, ставших не только фоном, но и содержанием ее детства. Социальные муки были у нее пока сильней любовных.

Во время ее излияний кто-то тихо постучал в дверь. Кожевников так не стучал, своих товарищей я не ждал. Это мог быть только Руда. Я попросил извинения у Адели и пошел открывать двери. В углу стояли термопары — стальные трубы с вмонтированными в них двумя проволоками, платиновой и платинородиевой, при нагревании которых появлялось электричество — мера температуры, измеряемой драгоценными проволочками. Я схватил одну термопару и шагнул наружу.

Перед дверью стоял Руда.

— Мне надо срочно поговорить с Войцехович, — заявил он, делая шаг вперед.

— А мне надо срочно изуродовать тебя, — ответил я и ударил его термопарой по голове.

Он завопил и отшатнулся. Удар пришелся по плечу. Силы наши были неравны, он пришел с голыми руками — это неэффективно. Стальная же труба — всегда оружие действенное, особенно если ею орудуют с ожесточением. На крик Руды из электролизной выскочил Кожевников. Я нанес второй удар. Руда, закричав еще громче, бросился наутек.

— Нажили злого врага, — сокрушенно прокомментировал Кожевников.

— Проучил злого врага, — отпарировал я.

— Он теперь напишет на вас телегу. Вы с ним еще встретитесь.

— Он будет теперь избегать со мной встречаться. Постараюсь довести до его сведения, что превращу его в калеку, если захочет на меня стучать. После первого же вызова в хитрый дом пойду подводить сальдо с бульдой. И опять явлюсь не с голыми руками. Он подлец, но не дурак. Не захочет слишком рисковать.

— Я узнаю, куда он пошел, — сказал Кожевников. — Если пойдет собирать на вас стрелков, дежурящих в соседних объектах, предупрежу.

Я вернулся к себе. Адель крепко спала. Она положила голову на стенд, красивые волосы разметались, она тихонько посапывала, лицо порозовело — то ли со сна, то ли от водки. Я смотрел на нее, любовался ею, печалился о ней. Надо было ее разбудить, я не сделал этого — она очень красиво спала. В дверь снова просунулся Кожевников. Я вышел наружу.

— Я Руду не нашел, — сказал он. — Но один из соседней бригады видел его в зернохранилище. Он подобрался к телефону, позвонил на вахту.

— Стучал на нас?

— Сообщил, что в бригаде опытного завода будут двое пьяных, надо их поймать и изолировать. Что будете делать?

— Что я могу? Постараюсь покрепче держаться на ногах. С Аделью хуже, она совсем опьянела.

Время подошло к разводу. Я разбудил Адель. Она таращила на меня «недоспанные» глаза, просила воды. Воды я ей не дал: могло сильней развезти. Бригаду вел второй наш стрелок, помоложе и похуже нравом. Адель нетвердо двигалась между мной и Кожевниковым. К счастью, ночной стрелок не заметил ее состояния. У вахты лагеря нас остановили. Вышел главный вахтер, он был из самых придирчивых вохровцев, это мы все знали, и возгласил:

— Бригада, стой. Имею сигнал, что в бригаде нарушители. Буду проверять, кто напился.

Он шел от ряда к ряду, всматриваясь в каждого заключенного. Вахтенная люстра светила беспощадно ярко. Адель покачивалась, хватаясь то за меня, то за Кожевникова. Я заметил, что в зоне за столбом притаился Руда — хотел поглядеть, как на его глазах нас с Аделью потащат в карцер. Вахтер, добравшись до нашего ряда, безошибочно ткнул в меня пальцем:

— Ты! Выходи из ряда. Дыхни покрепче.

Я вышел и дохнул. Вахтер с наслаждением втянул ноздрями водочный дух из моего рта.

— Еще крепче дыхни!

Я дохнул изо всей силы. Вахтер объявил:

— Трезвый как стеклышко. Ступай в ряд. Бригада, шагай в зону.

Войдя в зону, я прежде всего поискал глазами Руду. Он скрылся сразу же, как только вахтер объявил меня трезвым. Мы с Кожевниковым под руки отвели Адель к женскому бараку.

Утром я посетил Адель в ее конторе. От вчерашнего опьянения и следа не осталось. Она весело смеялась и заверяла, что надолго запомнит прекрасный вечерок вдвоем. О том, чтобы устроить повторную встречу, она не заикнулась, я тоже не предложил. Быстро завязавшаяся дружба ни во что серьезное не перешла.