В середине века

В назначенный день, после долгих блужданий со схемой в руках, я наконец обнаружил его балок. Он внушительно отличался от соседей. Он был солиден. Остальные хижины монтировались из разных строительных непотребностей: кривых горбылей, рваной фанеры, жести. Кое на каких стенах были заплаты из картонных ящиков, в них в годы ленд-лиза доставлялись консервы из Америки. Балок Кожевникова возводился, конечно, тоже не из бревен и кирпича, но доски были досками, а не резаной фанерой, и крышу покрывала настоящая жесть, а не рваная парусина и не солома, привезенная с материка в местный совхоз и оттуда украденная.

Я постучал, женский голос крикнул изнутри: «Войдите!» Голос был приятен, без лагерных интонаций. Таким голосом мог говорить только культурный человек. Я вошел, разделся в прихожей. В комнате на единственной кровати лежала молодая женщина, худая, с довольно приятным лицом. В комнате у стола стояли две табуретки. Женщина показала на одну.

— Садитесь. Я вас знаю, вас зовут Сергей Александрович. Андрей скоро придет. Будете пока развлекать меня, Сережа. Надеюсь, вы умеете?

— А как развлекать, Нина?.. Простите, не знаю отчества.

— И не надо знать. Я сама его временами забываю. Развлекать будете так. Расскажите что-нибудь, чего я не знаю. И непременно захватывающее.

— Смотря что вас захватывает. Английский министр иностранных дел Бивен вчера схватился с нашим заикой Молотовым — подойдет? Еще знаю пару историй о Рокамболе из сочинений господина Понсон дю Террайля, могу и о баскервильской собаке.

Она расхохоталась. Она красиво смеялась. И великолепно ощущала иронию.

— Молотов мне противен, ненавижу усатых. Собаками не увлекаюсь, лучше кошки. О кошках вы ничего не знаете?

— Только о коте, который бродит сам по себе.

— Выдумка, таких котов не бывает. Наверное, подстерегал кошку или прозаически охотился за мышами. Еще ни разу не встречала мечтателя с хвостом.

Так мы перебрасывались с ней шутками до прихода Андрея Виссарионовича. Одновременно я разглядывал и ее, и квартиру. Она не подумала подниматься с постели, хоть была одета. Квартира поражала роскошью отнюдь не «балочной архитектуры». И стол, и обе табуретки были сбиты надежно, кровать, наверное, тоже не шаталась и не скрипела. Над ней был намертво пригвожден к стене настоящий ковер — не целующиеся голубки на рогоже и не машинные немецкие поделки, после войны населившие чуть ли не каждую вторую квартиру, — олени на фоне сентиментально нарядных гор. Нина мне понравилась — непринужденностью разговора и культурой речи, она даже вполне уместно вставила несколько ходячих латинских фраз. Все это мало сочеталось с теми сплетнями, какие я о ней слышал.

— Как хорошо, что вы пришли! — обрадовался Кожевников, войдя в комнату. — Сейчас я приготовлю наш старый любимый чай. — Он озабоченно повернулся к Нине: — Прости, не спросил: может, ты хочешь кофе?

— Чай так чай, — равнодушно сказала она. — Сегодня обойдусь без кофе.

Она и не подумала вставать, когда пришел Кожевников. Я спросил:

— Можно больше не занимать вас новостями о кошках и дипломатах в ООН? Вы, наверное, хотите помочь Андрею Виссарионовичу приготовить стол? Разрешите, я тоже поучаствую: где у вас скатерть и стаканы?

— Не надо. Андрей все приготовит сам. Он отлично справляется с хозяйством. Это его хобби.

Тогда я задал другой вопрос:

— Мне кажется, вы нездоровы, Нина? Все время лежите на кровати. Боюсь, я пришел не в лучшее время.

Она зевнула, прежде чем ответить:

— Вы выбрали самое хорошее время. Я не больна, только ленюсь. Андрею очень нравится, что я лентяйничаю. Надо потворствовать даже нездоровым желаниям главы дома. Я стараюсь ему угождать.

Когда Андрей Виссарионович расставил на столе чашки, а затем внес чайник с кипятком и заварку в кофейнике, ей все же пришлось встать. У нее оказалась хорошая фигура, худощавая, но красиво очерченная. Такую фигуру можно было не скрывать, валяясь на кровати.

Когда я уходил, оба взяли с меня слово, что я не замедлю снова посетить их убежище. Она, правда, сказала не убежище, а конуру.

Вторичное посещение вышло не скоро. Знакомство нарисовало мне совсем другого человека, чем слухи. Я придирчиво допрашивал знакомых, знавших ее в лагерной жизни. Старые слухи снова подтверждались. Было несглаживаемое противоречие между той женщиной, о какой говорили, и той, какую я увидел.

Противоречие исчезло, когда я пришел к ним во второй раз. Кожевникова не было, он по каким-то делам уехал на пару дней в Дудинку. Нина пригласила меня к столу, предложила закусить и выпить. Мне показалось, что она уже навеселе. Я отказался и от выпивки, и от закусок. Она укоризненно покачала головой.

— Напрасно пренебрегаете. А я, когда Андрея нет, немного принимаю. Он строго следит за мной, говорит, что пить для моего здоровья вредно. Даже угрожал побить, если увидит пьяной. Но вы, Сережа, не настучите на меня, правда? За ваше здоровье!

Она залпом опрокинула рюмку, но закуски не взяла. Надо было уходить. Неловко и неприятно сидеть с женщиной твоего товарища, которая развязно пьет в одиночку, после того как ты отказался составить ей компанию.