В середине века

— Ты хорошо сделал, что вспомнил РАПП, Сергей. Тогда мы проводили политику отсечения всего, что идеологически враждебно пролетариату. Знаешь, в чем была наша ошибка? Недооценили перевоспитательную мощь самой революции. В литературе давно не осталось открытых врагов советской власти, все встали на нашу платформу, а мы все выискивали их, все били по ним, как по реальным противникам, и этим только увеличивали недовольство. Нет, та идеологическая борьба завершена, к ней не вернуться. Появились новые проблемы. Их вызвала война и послевоенная обстановка. Главной опорой советского государства были русские — ты же не будешь отрицать? Но это по-новому выворачивает вопрос о чистоте русского языка, о его дальнейшем развитии. Догадываешься, к чему клоню?

— Догадываюсь, конечно. Новый вариант борьбы с космополитизмом? И это после смерти нашего обожаемого отца народов? После ХХ съезда? Снова воодушевляющий лозунг — гнать из русской литературы евреев? Вполне по поэмке Сергея Васильева «Без кого на Руси жить хорошо?»… Я тебя правильно понял?

— Неправильно, разумеется, — сказал он спокойно. — Возмутительная борьба с космополитизмом прекращена. Все так называемые «космополиты» возвращены в литературу. Их никто не изгоняет. Да и как изгнать Эренбурга, Казакевича, Каверина, Бабеля, критиков Борщаговского, Лифшица, Левина? Чепуха же! Все, кто в литературе утвердился, тот в ней остается. Вопрос в другом: нужно ли и дальше разбавлять русскую литературу нерусскими именами.

— И это я слышу от интернационалиста? От коммуниста? — зло сказал я. — От ленинца, исповедующего догмат, что человеческая культура по сути интернациональна?

— И это ты слышишь от коммуниста-интернационалиста, — подтвердил он. — От ленинца, верующего, что человеческая культура по содержанию интернациональна, а по форме — национальна. По форме национальна, Сергей! Вот о чем речь! Каждый народ должен иметь свою культуру, свое искусство, свою литературу, национальную по форме, интернациональную по сути. Не будут же русские творить искусство казахов, культуру армян, поэзию грузин, не будут же они писать татарский эпос, романы из жизни туркмен и узбеков. Но вот — евреи… Особый же народ! Всюду проникают и везде полезны, ибо — талантливейшие люди. В технике, в науке, в философии, в политике. Но ведь техника, все эти генераторы, автомашины, атомные реакторы — они же и по форме интернациональны: мотор есть мотор — независимо от того, кто его сделал. Простор каждому таланту, в том числе и еврею! А язык народа — дело особое. Заметь, евреи свой исторический язык забросили, переняли немецкий да еще попортили его, переделав в идиш. Не хотят они создавать свою, отличную от всех культуру, зато рьяно вписываются в чужую. Маркс писал на немецком, Лассаль и Фейхтвангер (чисто же еврейский писатель!) тоже… Недавно узнал, что французский философ Анри Бергсон — еврей, а ведь как офранцузился: даже немцы считали его французом и страшно удивились, когда он добровольно явился к ним регистрироваться.

— Многое о тебе знал, — сказал я, — но что ты скрытый антисемит, Иван…

— Глупости! — Он раздраженно махнул рукой. — Никакой не антисемит — ни скрытый, ни открытый. Уважаю и ценю евреев, сколько у меня друзей среди них!.. Но реально смотрю на создавшееся после войны положение.

— Ты считаешь это реальностью?

— Да. Реальность в том, что война вознесла нас среди других народов. И стали больше, чем раньше, охранять все русское. Вызывает тревогу, что очень многое в нашей культуре создано не нами. Даже грамматику языка разрабатывал кто? Немец Грот! В общем, стали беспокоиться, что ворота в русскую литературу слишком широки для нерусских, то есть для евреев, ибо туркмены и осетины развивают свою. Уже заслуживших имя не будут ни изгонять, ни ограничивать, а вот тех, кто его только зарабатывает… Короче: возобновления борьбы с космополитизмом не ожидаю, а рогатки для нерусских, вторгающихся в нашу литературу, поставят. Не я создал эту реальность — я только отчетливо ее вижу.

— Тогда повторю твой вопрос, Иван: к чему ты клонишь?

— Ты входишь в литературу, Сергей. И к тебе присматриваются: кто ты? Все считают тебя евреем — и фамилия, и внешность, и южная речь… Это не может не создавать тебе дополнительных, не имеющих отношения к искусству трудностей. А ведь ты не еврей. Много в тебе намешано кровей, но еврейской нет. Дед и бабка из орловских крепостных, так мне говорили, верно? Так вот — не стесняться, а обнародовать: таков, мол, и таков. И фамилия — отчима, а у отца — совсем другая.

— Отличный план! В печати или с трибуны?..

— Не притворяйся дурачком! И меня в дурака не превращай. Не публично, не с трибуны, а в нужных кабинетах. И только тем, кому следует. В этом я смогу тебе помочь. Ты потом только подтвердишь мои сообщения. Сразу станет легче продвигаться. Согласен?

— Нет, — сказал я. — Нет, Иван. Конечно, хотелось бы побольше печататься. Но не любыми способами…

— Какими — любыми? Что я — лгать тебя уговариваю? Наоборот, сказать чистую правду!