В середине века

Нище нет осени страстней и краше,Чем эта осень заполярных гор.Нище так пышно не цветут параши,Как в недрах этих рудоносных нор.Над озером кружатся куропатки,Последний в тундре собирая корм.

У бригадира — желчные припадки,И на доске — невыполненье норм.И, согнутый еще не ставшей стужей,Уныло вспоминая разный хлам,Я жадно жду уже привычный ужин —Параш штук шесть и хлеба триста грамм.

Перечитав новые стихи, я повеселел. Теперь я мог спокойно возвращаться в цех. Я чуть ли не бегом кинулся назад. У наружной двери меня встретил Тимофей. Он в волнении замахал руками.

— Где ты пропадал? Я кричал, кричал… В цех приехал Завенягин, он осматривает одно помещение за другим. Через несколько минут дойдут до твоей комнатушки. Торопись прибраться!

Я поспешил к себе. В комнате уже было прибрано и пусто. Я раскрыл потенциометр, засунул в муфельную печь платиновую термопару и включил подогрев. Пусть они приходят, я смогу притвориться, что у меня важное занятие: в муфельной печи прокаливались порошки разных никелевых сплавов.

Я волновался, когда ждал Завенягина. И не потому, что он был начальником комбината и лагеря, почти бесконтрольным владыкой надо мной и еще над тридцатью тысячами таких, как я. Во мне не воспитали особого почтения к начальству. Я уважал людей, а не должности, ум, а не положение. Но бывали случаи, когда человек сам определял свою должность, умом достигал положения… В этом прославленном имени «Завенягин» таилась немаловажная частица моей жизни, оно дышало недавней моей юностью.

Я услышал о нем семь лет назад. В уральской степи воздвигался мощный комплекс металлургических заводов, чуть не каждый день в газетах печатались сводки о ходе строительства, мы пробегали их с жадностью, как фронтовые донесения. Тогда и прозвенела на весь мир фамилия директора Магнитогорского комбината, этого самого Авраамия Павловича Завенягина, который должен сейчас зайти в мою комнатушку. Судя по фотографиям, в те годы он был худ, молод, с аккуратно подстриженными усиками. Каков он сейчас?

В комнату вошла раскрасневшаяся Ольга Николаевна, за ней, согнувшись в дверях, проследовал широкоплечий мужчина со знакомыми усиками. Он вопросительно посмотрел на меня. Я поздоровался, он ответил.

— А здесь у нас точные измерения, — говорила Ольга Николаевна. — Проверяются и налаживаются приборы, исследуются потенциалы растворов. — Она быстро взглянула на разогревшуюся муфельную печь. — Сейчас, например, в тиглях проходит обжиг порошков по строгому температурному графику.

Повернувшись к ним спиной, я записал, что показывали мои термопары, чтобы подтвердить строгость температурного режима. Завенягин ходил по комнате, с любопытством осматривал приборы, брал их в руки. Потом он дотронулся до батареи и удивился.

— У вас центральное отопление? А где вы достали котел?

— Да вы же сами разрешили его взять с базы Техснаба.

Загадка решена! — сказал Завенягин с облегчением. — А ведь в Техснабе голову сломали: куда делся котел? Вот вы, значит, какая хищница! Буду, буду бояться вас.

— Да какая же хищница, Авраамий Павлович? А если и хищница, то с вашего благословения. Помните свою резолюцию?

— Помню, конечно. Но скажу по совести: знай я, что вы так легко его раздобудете, я бы поостерегся выдавать разрешение. Ожидали десяток этих котлов, пришло три, а визы на получение я накладывал заранее. Последний котел утащили из-под носа Металлургстроя, вот что вы сделали! Ну, владейте, владейте, раз удалось завладеть. Только не как начальнику, начальнику нельзя знать такие дела, просто как знакомому расскажите: как вы это проделали?

— Да нечего рассказывать, Авраамий Павлович. Приехали, погрузили и уехали!

— Он смеялся, она хохотала. Она еще никогда не была такой красивой, как сейчас. Завенягин встал и снова кивнул мне.

— Идемте, Ольга Николаевна, мне еще в три места надо попасть до вечера. Между прочим, выговор за изъятие котла, хоть по моему разрешению, но без визы самого Норильскснаба, я вам запишу. А с ваших заключенных ИТР на месяц сниму дополнительный паек. Не так для вас, как для других — острастка.

Проходя мимо меня, Ольга Николаевна задержалась. Лицо ее сразу стало сухим и жестким.

— Никуда отсюда не уходите, — приказала она тихо. — Хочу поговорить.

Она вернулась минут через пять. Я стоял у столика, она подошла к окошку. Мимо окошка прошелестела «эмка» начальника комбината.

— Уехал, — сказала она, улыбаясь. — Ну, все прекрасно. Ему понравился наш цех, особенно пристройки. Исследовательские работы он тоже одобрил. А что до выговора — переживу. Вам, правда, месяц без дополнительного пайка.

— Месяц — это недолго. А пристройки хорошие, — ответил я безучастно. — И исследования нужные.