В тени королевы

– Правда, – отвечает королева. – Но я их совсем не помню. В то время я была младенцем. – Замечаю, что она говорит «я» вместо «мы» – видимо, еще один знак близости.

– И все же, – произносит Мэри, – такие страшные потери оставляют шрамы, даже когда их не помнишь.

– Сколько тебе лет, Мэри? – спрашивает королева.

– Пятнадцать.

– Для своего возраста ты на удивление глубоко мыслишь. – Протянув руку, она гладит сестру по искривленным плечам – редкий жест доброты. Наверное, никто, кроме меня, не замечает, что Мэри едва заметно отдергивается. Она по-прежнему ненавидит, когда ее трогают. – Знаешь, Мэри, – продолжает королева, – даже к лучшему, что тебе не суждено выйти замуж. Мужчины не любят чересчур глубокомысленных жен.

Она считает, что это смешно?! Да, похоже, Елизавета не замечает собственной жестокости. Я кусаю губы, чтобы не броситься на защиту сестры.

Но Мэри, как видно, моя помощь не требуется.

– Та заводь, что и вправду глубока, сумеет прикинуться безобидной лужицей, – спокойно отвечает она.

Королева и леди Ноллис смеются; не над ней, это ясно – над ее остроумным ответом. Я переглядываюсь с Леттис, гордясь своей младшей сестренкой.

– И глубокомысленна, и остроумна! – отсмеявшись, замечает леди Ноллис.

– Не будь ты столь высокородна, Мэри, я бы назначила тебя своей шутихой! – говорит королева. Не могу понять, оскорбление это или комплимент.

– Что ж, остается лишь проклясть мое рождение, не позволяющее достичь столь высокой чести, – не задумываясь, парирует Мэри.

– Но по рождению ты моя кузина. Разве не лучше быть кузеном королевы, чем королевским шутом?

– Возможность служить королеве – вот все, о чем я мечтаю.

Елизавета, кажется, довольна; она похлопывает Мэри по плечу и замечает:

– Вижу, ты унаследовала ум Тюдоров!

Только сейчас я обращаю внимание, что поодаль мнется паж с бумагами в руке. Леди Ноллис жестом подзывает его; тот подходит и кланяется, одновременно стягивая шапку с головы. Королева берет у него документы, взмахом руки отсылает пажа и начинает листать бумаги.

– Попробуйте угадать, что это! – говорит королева, постучав пальцем по верхнему листку. – Патент на графский титул для Дадли. Я собираюсь отдать ему Лестер. Представляю, как разозлятся некоторые! – По ее лицу ничего не прочтешь, лишь глаза сверкают, словно драгоценные камни. – А вы что думаете?

Ее вопрос обращен прямо ко мне. Хотела бы я обладать остроумием моей сестры и как-нибудь тонко пошутить над Сесилом, который разозлится первым – однако я отвечаю только:

– Милорд Дадли в высшей степени этого заслуживает.

Королева кивает с видом «что ж, и так неплохо». А я думаю о том, что Дадли станет графом Лестером. Елизавета сможет выйти за него замуж – ведь титул графа Лестерского обычно приберегают для особ королевской крови. Представляю себе, как будет рвать и метать Сесил! Во всяком случае, ему станет уже не до того, чтобы следить за Хертфордом или исполнять свои угрозы. Королева с радостью согласится на мой брак, в этом я не сомневаюсь.

Мы сидим молча, а королева просматривает остальные бумаги. Один листок привлекает внимание Елизаветы. Она достает его из пачки, перечитывает несколько раз, и уголки ее рта приподнимаются в усмешке.

– Похоже, этот юный выскочка Франциск болен, и серьезно. – Я догадываюсь, что речь о молодом французском короле. – Возможно, моей шотландской кузине недолго оставаться королевой Франции! – И с удовлетворенным вздохом она откидывается в кресле. – Буду очень рада, если французы перестанут наступать мне на пятки. Все они думают: раз я женщина, значит, слаба. Что ж, пусть так думают и дальше.

– Вот именно, – соглашается леди Ноллис.

Королева в добром расположении духа – быть может, надо этим пользоваться? Я уже готова открыть рот и просто попросить разрешения на брак, но вспоминаю, о чем предупреждала меня Джуно.

– Попросить разрешения, получить отказ и пожениться все равно, – говорила она, – это очень серьезное прегрешение – нарушение прямого приказа. Куда хуже, чем просто пожениться, ни о чем не спрашивая!

И в этом она, конечно, права.

Мэри

Уайтхолл, декабрь 1560 года

– Не покажете ли мне, где живет начальник дворцовой стражи? – спрашиваю я у одного из пажей, что толпятся в небольшой прихожей за дверями приемного зала.

– Туда довольно далеко идти, – отвечает он. – Вы уверены, что сможете… – Слуга останавливается, оглядывая меня с головы до ног, словно никогда не видел такого создания и удивлен, что я говорю с ним на одном языке.

– Может быть, у меня и горб на спине, но ноги вполне здоровые, – отвечаю я, пожалуй, резковато. В конце концов, он просто проявил участие! Однако от чужой жалости я устала не меньше, чем от презрения – и больше не беспокоюсь о том, что могу кого-то обидеть.