В тени королевы

Он ведет меня к Вестминстерской запруде; оттуда мы поднимаемся вверх по довольно крутой винтовой лестнице, словно по внутренней поверхности раковины, и стучим в дверь сторожки. Приглушенный голос приглашает нас войти. Я толкаю дверь – передо мной стоит настоящий великан. До сих пор я видела его лишь на расстоянии, у дворцовых ворот; но в тесном помещении он кажется нечеловечески огромным. Невольно спрашиваю себя, как ему удается взбираться по узким и крутым ступеням. На подбородке у него колючая щетина, и еще – это я замечаю не сразу – глаза красные, словно он плакал.

– Леди Мэри! – здоровается он, отвешивая неуклюжий поклон.

Я спрашиваю себя, откуда он меня знает. Впрочем, ничего удивительного. «Горбатая кузина королевы» – я здесь такая одна, вряд ли меня можно с кем-то перепутать.

– Вы ведь Киз, начальник дворцовой стражи?

Не знаю, зачем спрашиваю – мне прекрасно известно, кто он. Просто неловко от того, что у человека передо мной какое-то горе, которое он тщетно старается скрыть.

– Это я, миледи. Чем могу служить?

Сомнений нет: по глухому, сдавленному голосу очевидно, что он плакал и сейчас глотает слезы. Какое горе могло подкосить такого гиганта?

Паж мнется в прихожей, прижимается носом к окну с видом на реку и на проплывающие суда.

– Мистрис Астли поручила мне передать вам вот это. «Прямо в руки», – приказала она. – Я вручаю ему запечатанное письмо. – Оно от королевы, что в нем – мне неизвестно.

Должно быть, это как-то связано с пожалованием титула Дадли, которое состоится сегодня. Возможно, королева ждет неприятностей и хочет, чтобы Киз был особенно бдителен.

Он ломает печать и начинает читать письмо. Мне пора уходить; однако что-то не дает уйти, даже не попытавшись его утешить.

– Мистер Киз, что вас так расстроило? – спрашиваю я тихо, чтобы не услышал паж.

– Ничего, миледи. – Но по щеке его сползает слеза. Огромный, мужественный человек плачет: зрелище немыслимое и разрывающее сердце.

– Неправда. Вы можете все мне рассказать. Горе становится легче, если им поделиться.

– Моя… моя жена серьезно больна, – признается он прерывающимся голосом. – А меня служба удерживает вдали от нее. – Он извлекает носовой платок и шумно сморкается.

Глядя на него, я вспоминаю Стокса – тоже крепкого, плотного мужчину, и такого же любящего мужа.

– У нее есть служанка или кто-то еще, кто сможет о ней позаботиться? Есть у вас дети, дочери?

– Да, наша старшая неотлучно с ней, – кивает он.

– Тогда, я уверена, ваша жена хотела бы, чтобы вы не волновались и спокойно служили королеве. Если она узнает, что вы себе места не находите из-за нее, ей станет только хуже.

– Наверное, вы правы, миледи. Простите, что так расклеился.

– Нет нужды извиняться, Киз. Уверена, ваша жена поправится! – Всего лишь утешительная банальность – но что еще тут можно сказать?

Вернувшись во двор, я вручаю пажу мешочек золотых монет и приказываю идти к аптекарю, купить лекарств (пишу ему на листке список лекарств), а также деликатесов и сладостей, выяснить, где живет семья Киза, и отнести все его жене. Горе этого человека глубоко меня тронуло, должно быть, оттого, что он напомнил мне отчима. Вслед за отчимом я вспомнила и дорогую maman, по которой до сих пор безмерно горюю. Уже год ее нет с нами; все это время я провела при дворе. Но лучше о ней не думать, иначе расклеюсь и начну рыдать, как Киз.

Я возвращаюсь в приемный покой; здесь Кэтрин и Джуно под руководством учителя пения распевают гаммы. Обычно уроки не проходят в публичных местах, но сейчас во внутренних покоях закрылась королева со своими советниками; пока зал Совета украшают для церемонии, они совещаются там. На табурете у окна, освещенная ярким солнцем, сидит Леттис, а Левина с кистью в руке пристально вглядывается в ее лицо. Сегодня с ней мальчишка-ученик; он глаз не сводит с Кэтрин, словно никогда не видел подобного создания – впрочем, возможно, так оно и есть. Всю жизнь я наблюдаю, как реагируют юноши на мою сестру: вот и у этого сейчас до смешного ошарашенный вид. Однако для нее он – невидимка, несмотря на яркие глаза и кудри цвета воронова крыла. Для него же невидимка – я, хотя Левина, придя, поспешила мне представить юношу. Он почтительно снял берет, но смотрел не на меня, а на сестру.