Как я устала от этих бесконечных вопросов и тревог! Прежде просто отмахнулась бы от них, но теперь я не та, что раньше. Когда королева упражняется на мне в остроумии и ждет достойного ответа – быть может, такого, что поможет мне вернуть ее расположение, – я молчу и едва сдерживаю слезы. А Елизавета чует слабость и бросается, словно стервятник на падаль. Где та бесстрашная девушка, прыгавшая в реку с обрыва? Ее больше нет, ее закопали живьем вместе с Джуно: ночь за ночью меня посещает этот кошмар. В память о Джуно я ношу кольцо с черепом, иногда подношу его к губам и целую. Оно ледяное – всегда, даже в подобную жару.
– Поторопитесь, мы не можем целый день тут стоять! – врывается в мои мысли резкий голос Кэт Астли. – И что это вы на себя напялили в такую жару? Если вас хватит тепловой удар, сочувствия от меня не ждите!
– Мне не жарко, – отвечаю я, хотя это ложь, и плотнее кутаюсь в свободное черное платье. Оно тяжелое, плотное, в такую погоду в нем невыносимо, но снимать его не стану – и пусть все думают, что это траур по Джуно.
Я спускаюсь в прачечную; собаки, радуясь предлогу убраться из внутренних покоев, бегут за мной. В сыром нижнем коридоре, где прохладно и нет ни души, останавливаюсь, прислоняюсь к холодной каменной стене. Немного расшнуровываю корсаж и прикладываю ладонь к животу. Странное чувство, которое ни с чем не спутаешь – словно что-то внутри расправляется, потягивается, как котенок. Это мой малыш.
На миг – всего на миг – охваченная блаженством, я забываю обо всех своих горестях. Но в следующую секунду неотступная тревога возвращается. Хертфорд не ответил ни на одно мое письмо. Ни записки, ни словечка – ничего. А ведь обещал немедленно вернуться, если я окажусь беременной! Он так хотел, чтобы у нас был ребенок. Помню, как шептал, уткнувшись мне в шею: «Наследник английского престола…» – и я чувствовала его горячее дыхание. Теперь его нет, и тоска по нему невыносима, словно меня растягивают на дыбе или сдавливают пальцы в тисках. «Он тебя бросил!» – твердит голос в голове; и следом за ним приходит темный страх – страх потерять рассудок и кончить в Бетлехеме, в доме для умалишенных.
В коридоре слышатся шаги, и я поспешно запахиваю платье, спрашивая себя, почему до сих пор никто ничего не заметил. Мэри – единственная живая душа, посвященная в мою тайну, – говорит, что пока ничего не видно. Выглядит так, будто я стала лучше есть и слегка поправилась, только и всего. Хотя придет время, когда скрываться больше не удастся; и эта мысль, как петля, что затягивается у меня на шее. Нельзя об этом думать – нельзя поддаваться страху, что Хертфорд меня покинул. Но, если нет, почему он молчит?.. Нет, только не думать! Нельзя, нельзя!
Я иду в прачечную, срезав путь через конюшню, и здесь вижу издали Пемброка: он спешивается и отдает лошадь одному из конюхов. Месяца не прошло с тех пор, как Пемброк подошел ко мне и заговорил обиняками, предлагая «вновь разжечь» – так и выразился! – страсть между мной и Гарри Гербертом.
– Я слышал, сейчас вы в милости у королевы, – сказал он.
Я смотрела на его огромные ручищи, вспоминала, как он с размаху бил меня по лицу, и внутри у него все дрожало от беззвучного смеха. Выходит, теперь, когда ветер переменился, он принялся ко мне подлизываться!
Велико было искушение сообщить, что он опоздал, но я ответила просто:
– Я смотрю, теперь вы по-другому запели!
Вот так, не заботясь больше о вежливости и скромности. Его аж перекосило: кажется, с трудом удержался от того, чтобы снова меня не ударить.
– Многое изменилось, – только и ответил он. – Подумайте о том, что я сказал. Напишите Гарри, он в Бейнарде и будет рад получить от вас весточку.
Сейчас, увидев меня на другом конце двора, он с легким поклоном приподнимает шляпу. Знал бы, что я тайно обвенчана и жду ребенка – не спешил бы мне кланяться! Но он, должно быть, даже еще не слышал, что я вышла из милости у королевы. Откуда ему знать, что я замужем за человеком, который пропал неизвестно куда, и теперь даже не могу доказать, что мы женаты – единственная свидетельница мертва, а священник… Бог знает, где теперь искать этого священника; я не знаю даже, как его звали! Хуже того, я умудрилась куда-то засунуть завещание Хертфорда, оставленное перед отъездом, и теперь не могу его найти. Да еще голос в голове, неотвязно шепчущий: «Он тебя бросил…», и духота, в которой невозможно дышать… Нет, не думать об этом. Не думать.
На Пемброка я не обращаю внимания и, наплевав на белье для королевы, иду в покои фрейлин на поиски Мэри. Она одна, раздевшись до нижней сорочки, лежит на кровати и читает книгу. Я плюхаюсь рядом и спрашиваю:
– Как ты улизнула?
– Притворилась, что разболелась голова, – отвечает сестра.
Я сбрасываю с себя многослойную одежду.
– Наконец-то мы с тобой одни! – говорит она, помогая мне снять верхнюю юбку.
– Как я скучаю по спальне Джуно! – говорю я.
– И я, – отвечает Мэри. Она понимает, что главная моя тоска – не о спальне.
Кладу руки на живот, натягиваю ткань сорочки, обрисовывая его размер.