В тени королевы

– Сколько времени вынашивают ребенка? Девять месяцев, правильно?

– От начала до конца? По-моему, да.

– А с какого момента считать? – Я понятия не имею, когда забеременела: у нас было слишком много возможностей.

В ответ Мэри пожимает плечами:

– Со мной никто никогда об этом не говорил.

– Со мной тоже. Может быть, считать надо от первого шевеления ребенка?

– Может быть, – с сомнением отвечает Мэри.

– Подумать только, Мышка! Знаниями о том, как избежать беременности, я была вооружена до зубов, а вот о том, что и как делать, если это все-таки случится…

– Тем печальнее, что ты не…

Перебиваю ее, не дав сказать очевидное:

– Я замужем. Мне это больше не нужно.

Мэри разочарована подобной непредусмотрительностью, что написано у нее на лице. И помочь не может – знает еще меньше моего. Но, кроме нее, довериться некому.

– Просто хочу сказать: тем печальнее, что ты оказалась в таком положении. – Она берет меня за руку. – Хотела бы я тебе помочь, Киска!

Мне вспоминается прежняя королева и суета вокруг ее беременности. Вспоминаются замужние фрейлины: они начинают толстеть, потом покидают двор для родов, а потом возвращаются, стройные, как юные девушки. Или не возвращаются совсем… Нет, об этом тоже думать не стоит.

Я поднимаю сорочку и показываю Мэри живот. Округлый, да, но огромным его не назовешь.

– Что скажешь, Мышка? Это еще «миловидная пухлость» или уже нет?

Она гладит мой живот маленькой рукой, и от этой ласки на глаза у меня наворачиваются слезы.

– Там мой племянник или племянница! – шепчет она.

– Хватит мечтать о том, как станешь тетушкой! Лучше скажи, удастся ли мне и дальше его скрывать.

– Думаю, да. На Мэри Сидни перед тем, как она уехала рожать, ты пока не похожа.

– А откуда ты знаешь, как выглядела Мэри Сидни?

– Помогала ей одеваться, когда живот у нее вырос настолько, что не давал даже застегнуть туфли. Видела ее в одной сорочке примерно за месяц до родов.

– Она выглядела не так, как я?

– Совсем нет! Живот у нее был огромный и тугой, будто барабан! – И Мэри показывает руками размер живота, словно обнимает кого-то невидимого. – Но, Киска…

Больше она не произносит ни слова – однако я догадываюсь, какой вопрос у нее на уме. Тот же, что задаю себе сама: «Что же с тобой теперь будет?».

В голове теснится все то, о чем думать нельзя. Я не могу дышать; бегу к окну, распахиваю его, высунувшись, глотаю воздух. Внизу под окном каменные плиты, гладкие и твердые. Если на них упасть, голова расколется, как дыня.

Мэри трогает меня за плечо.

– Знаешь, – говорит она, – когда все совсем плохо, я прошу совета у Джейн.

– У Джейн? Нашей сестры Джейн? О чем ты? – Перед глазами у меня все еще стоят гладкие каменные плиты.

– Иногда это утешает. – Она осторожно отводит меня от окна. – Я спрашиваю себя, что сделала бы Джейн.

– Что сказала бы Джейн, догадаться несложно. Что я сама, своей собственной глупостью, навлекла на себя беду.

– Она сказала бы, что ты должна принять волю Божью о себе.

Хочется закричать: «Какая еще воля Божья? О чем ты? При чем тут Бог, когда внутри меня растет ребенок?!» Но я молчу – просто не могу произнести эти слова вслух.

Мэри

Эссекс, Саффолк, июль – август 1561 года

К тому времени, как мы останавливаемся в доме лорда Рича в Уэнстиде, я совершенно без сил. Пони по кличке Лебедь смирен и послушен, но мое искривленное тело не создано для того, чтобы целый день проводить в седле. Спина болит невыносимо, и, спешившись, я едва могу идти. Где-то в ветвях щебечет дрозд; я прислоняюсь к стене и на несколько секунд закрываю глаза, слушая, как Кэтрин подзывает собак, ехавших на телеге с багажом, и дает им сделать свои дела во дворе, прежде чем вести их в дом. Я очень боюсь за Кэтрин; за все путешествие она не сказала ни слова и выглядит измученной еще больше меня, будто весь свет в ней угас. Мы медленно поднимаемся по ступеням, и собаки бегут за нами, цокая когтями по камню.

Войдя в прихожую перед покоями, где должна расположиться королева, мы узнаем, что прибыла посылка. Привез ее Генри Сеймур, брат Хертфорда.

– Для ее величества, – говорит он и при этом – я точно видела! – подмигивает Кэтрин. – Из Франции.

В руках у него большой деревянный ящик, перевязанный бечевой.

– Дайте сюда! – с обычной своей грубостью приказывает Кэт Астли. Она вечно боится подвоха: осматривает ящик со всех сторон, даже обнюхивает, а потом приказывает Генри Сеймуру его поднять и внимательно изучает дно. – Вы сказали, из Франции, милорд?

– От моего брата, – отвечает он.

Так вот что означало подмигивание! Наконец мы знаем, что Хертфорд жив и здоров – и знаем, где он. Я бросаю взгляд на Кэтрин; в ней словно расцветает надежда.

– А, это драгоценности, которые заказывала ее величество! – говорит Кэт Астли. – Леди Кэтрин, может быть, откроете и удовлетворите наше любопытство? Да и вам самой не помешает взбодриться: вы уже много дней ходите мрачная, как на похоронах!