После долгих уговоров Кэтрин соглашается поговорить с Дадли сегодня до конца дня. И очень вовремя: когда мы идем на молитву, я замечаю, что несколько фрейлин перешептываются, прикрывая рты ладошками, и косятся на нее из-за молитвенников. Новость стремительно распространяется; скоро о тайне Кэтрин узнает вся королевская свита – и одним Небесам ведомо, какие измышления добавят к ее истории сплетницы при каждом новом пересказе.
Стража появляется уже под вечер, когда мы заканчиваем ужинать и встаем из-за стола. Немного раньше Кэтрин проскользнула в покои Дадли; вернулась оживленная, даже с улыбкой – я снова увидела перед собой прежнюю Кэтрин и позволила себе думать, что ее беды позади. Но вот перед нами с полдюжины стражников в полном облачении, красных и потных от жары, все с алебардами, один даже с мушкетом.
Ничего не говоря, даже не поздоровавшись, один из них хватает Кэтрин за плечо. Все ахают. Уже не в первый раз я страстно желаю, чтобы здесь была Левина или здоровяк Киз; но их нет, и сестру некому защитить, кроме меня.
– Леди Кэтрин – кузина королевы, – говорю я, выпрямившись во весь свой невеликий рост. – Потрудитесь обходиться с ней с уважением!
Очевидно, мои слова имеют действие: стражник отпускает Кэтрин и, вытянувшись перед ней, разворачивает и зачитывает приказ об ее аресте.
Кэтрин страшно бледнеет, словно вся кровь отхлынула от лица. Я боюсь, что она упадет в обморок на булыжную мостовую, так что беру ее за руку и отвожу в угол двора, где есть скамейка. Один из стражников пытается приказать, чтобы мы не двигались с места, но я отвечаю ему свирепым взглядом, и он умолкает на полуслове.
– Куда вы ее отвезете? – спрашиваю я у стражника с мушкетом; он, видимо, здесь главный.
– В Тауэр, – отвечает он.
Кажется, в его голосе звучит сожаление. Хотя, быть может, это только кажется. Я думаю о Джейн и об отце, и о том, почему все дороги для нашей семьи ведут в это проклятое место. Думает ли о том же Кэтрин?
– Я буду сопровождать ее в путешествии, – говорю я. – Она ждет ребенка и нуждается в заботе.
– Отданный мне приказ… – начинает он. Осекается и заканчивает, не глядя мне в глаза, уже совсем неофициальным тоном: – Ей придется ехать одной.
Стражник беспомощно разводит руками и слегка пожимает плечами; он сочувствует Кэтрин – и это дает слабую надежду, что хотя бы в пути с ней будут обходиться по-доброму. Но у него нет выбора: он выполняет приказ королевы. Ярость бушует во мне при мысли об этой женщине, в чьем сердце нет ни капли сострадания. Время будто повернулось вспять: я снова сижу на коленях у Марии Тюдор и слышу, как она выносит приговор Джейн. Не такие уж они разные, эти сестры-королевы; обе не знают жалости.
Вокруг собирается небольшая толпа зрителей. Все здесь знают Кэтрин: эти девушки с ней вместе шили, ездили на охоту, помогали ей зашнуровывать корсаж, делились шутками, секретами и угощениями – но сейчас ни одна не пытается ее утешить. Наконец появляется Кэт Астли и отгоняет их всех. Никогда бы не подумала, что этой женщине я буду за что-то благодарна.
– Носилки у вас уже готовы? – спрашиваю я, и стражник отвечает: да, ждут во внешнем дворе.
Теперь по его лицу ясно видно, что его не радует поручение – арестовать и отправить в крепость молодую женщину, которая вот-вот родит. Он указывает в сторону ближайшей арки; я вижу носилки, над которыми, по крайней мере, есть балдахин. Подзываю пажа, прошу его принести из наших комнат несколько подушек, одеял и сундук с вещами Кэтрин.
– Приведите собак и обезьянку, – добавляю я, бросив взгляд на стражника.
Он хочет что-то сказать, но, передумав, просто кивает в знак согласия. Если я не смогу ехать с ней, пусть хотя бы ее питомцы будут рядом.
Кэтрин, по-прежнему не говоря ни слова, забирается на носилки. Невидящим взором смотрит перед собой, безжизненная, как восковая статуя.
– Китти, я буду просить о тебе королеву! – шепчу я, целуя ее в обе щеки.
Она не отвечает – сестра словно исчезла, погрузилась в себя. С тяжелым сердцем смотрю, как носилки поднимают и несут прочь, а за ними трясется телега с ее багажом и едет конная стража.
Я немедленно бросаюсь к Кэт Астли. Она складывает постельное белье.
– Королева вас не примет, – отрезает она, даже не поднимая на меня глаз.
– Пожалуйста, попросите ее! – молю я, стараясь, чтобы голос звучал не слишком отчаянно, не слишком жалко.
– Послушайте, меня совсем не радует, что ее в таком состоянии отправили в подобное место. Вы все считаете, что у меня каменное сердце, но это не так. Я уже просила королеву вас выслушать – и она ответила «нет». – Теперь Кэт смотрит прямо на меня – и, должно быть, на моем лице отражается немалое изумление, ведь она рискнула навлечь на себя гнев королевы, прося за опальных Греев. – Вот что сказала Елизавета, слово в слово: «Девица из семьи изменников и доказала, что ей нельзя доверять, как и ее отцу. Не проси меня больше, Кэт. Я не стану разговаривать ни с ней, ни с ее сестрой. На том покончим».
– Понимаю, – говорю я, опускаясь на скамью. Только сейчас чувствую, как я измучена и опустошена, как безмерно устала.