В тени королевы

С этими словами леди Уорнер устраивает меня на кровати и позволяет собакам взобраться туда и лечь рядом. От нее пахнет свежескошенной травой.

– О, перина! – бормочу я, укладываясь.

– Да, миледи, перина, из нашего собственного комода. В вашем состоянии нужна мягкая постель.

Я вспоминаю недели, проведенные на полу, на тоненьком соломенном тюфяке, в постоянном страхе от того, что мой секрет вот-вот раскроется – и глаза у меня наполняются слезами. По крайней мере, это теперь позади. Хоть я и оказалась в месте, которым пугают детей, – здесь страхи улеглись. Не станут же казнить женщину с ребенком! – успокаиваю себя я. И все же мне придется следить и за тем, что говорю, и за тем, что думаю.

Слышится шорох ключа в замке, и Нэн идет открыть дверь. Пришел Уорнер, и с ним еще какой-то человек; Нэн они отпускают взмахом руки. Я сижу у окна и вычесываю колтуны из шерсти Стэна. Уорнер держит шляпу в руках, обнажив блестящую лысину; из-за спины у него с кривой усмешкой выглядывает его спутник. У него длинный острый нос и плохо сидящий дублет; в глаза мне он не смотрит.

– Миледи, позвольте вам представить моего помощника.

Тот подходит ближе, отвешивает скромный поклон и на дюйм приподнимает шляпу, по-прежнему не глядя в глаза. К груди он нежно, словно подарок от возлюбленной, прижимает какую-то толстую книгу.

– Миледи, мы пришли задать вам несколько вопросов.

В голосе Уорнера звучат виноватые нотки. Мне вдруг приходит в голову, что королева ничего не знает о доброте моего тюремщика – а если бы знала, наверняка он лишился бы места.

– Прошу вас, сэр Эдвард, – отвечаю я любезно, словно мы с ним беседуем среди придворных в большой дворцовой приемной или еще в каком-то блестящем собрании. – Присаживайтесь. – И указываю ему на скамеечку для ног; кресло здесь всего одно, и в нем сижу я, а приглашать его садиться на мою кровать едва ли прилично.

– Пожалуй, постою, – отвечает он.

Помощник стражника оглядывается вокруг, явно недоумевая, как же будет писать в своем гроссбухе, держа его на весу. Я указываю ему на вторую скамеечку. Он пристраивается туда: при этом колени задираются выше ушей, отчего он становится похож на паука.

– Надеюсь, вы не упрекнете меня в недостатке хороших манер из-за того, что я сижу. Стоять в моем положении весьма затруднительно.

Еще некоторое время мы продолжаем в том же вежливом духе: он спрашивает, есть ли у меня все необходимое, всем ли я довольна, и так далее, а об истинной причине своего визита не упоминает. Однако наконец спрашивает без обиняков:

– Миледи, не расскажете ли вы мне, как вышло, что вы ждете ребенка?

Велико искушение ответить остротой: «Неужели вы, муж и отец, не знаете, откуда берутся дети?» Но, хоть и хочется показать, что присутствие духа меня не покинуло, я сдерживаюсь и молчу.

– При каких обстоятельствах состоялась ваша свадьба, если таковая действительно имела место, и если верно, что отец вашего ребенка – граф Хертфорд?

Я понимаю, рассказывать о нашей тайной свадьбе не стоит; этим я могу навлечь на себя еще худшую беду. Верно, я уже призналась в этом и мистрис Сент-Лоу, и Дадли – но не на допросе, где человек с гроссбухом и пером записывает за тобой каждое слово. От того, что сказано здесь, в Тауэре, уже не отречешься. Чем больше об этом думаю, тем лучше понимаю, как я запуталась, и даже не знаю, что хуже – опозорить себя рождением внебрачного ребенка или признаться, что вышла замуж без дозволения королевы. Последнее, насколько мне известно, может быть приравнено к измене. Вот почему я ничего не рассказываю о том ветреном зимнем дне в Кэнон-роу; не говорю, что у нашей свадьбы было двое свидетелей, и одна из них на небесах, а второй – бог знает где он и даже кто он; не упоминаю и о завещании Хертфорда, в котором тот называет меня своей наследницей и которое я умудрилась потерять.

– Королева полагает, что вы не состоите в законном браке, – добавляет Уорнер, чем усиливает мое замешательство. Может быть, это хитрость, чтобы заставить меня все выложить?

– Вот как? – Голос мой звучит твердо, но на сердце с каждой секундой становится тяжелее; кажется, еще немного – и оно проломит меня и выпадет на каменный пол. Я страшно боюсь сказать что-нибудь не то, и в конце концов говорю просто: – Надеюсь, мистрис Сент-Лоу не пострадает из-за меня.

– Ее я сам допрошу! – словно выплевывает длинноносый, наблюдая за моей реакцией.

– Значит, увидите, что ей ничего не известно, – прищурившись, отвечаю я. Затем поворачиваюсь к Уорнеру: – Я не стану давать никаких объяснений до приезда Хертфорда.

– О боже мой! – бормочет он.

Длинноносый, шумно вздохнув, захлопывает гроссбух и поднимается с низенькой скамейки.

– Хертфорд вернется, – произношу я. – И сообщит вам все, что вы хотите знать.

Мои слова звучат так, словно безоговорочно в это верю. Но долгое молчание Уорнера наводит на мысль, что, возможно, Хертфорд скрылся и его уже не найдут.

– Его уже вызвали в Англию, миледи.