В тени королевы

По тону очевидно, в ответе он не сомневается – так что у него глаза лезут на лоб, когда я с улыбкой отвечаю: «Желаю».

И начинаю рассказывать о дне своей свадьбы: в мельчайших подробностях, отвечая на вопросы, повторяя, если нужно, чтобы длинноносый успел все записать в свой гроссбух.

Мой допрос (как бы Уорнер ни старался представить его светской беседой, это именно допрос) длится три дня; и все время я чувствую, как сердце мое выбрасывает, словно паутину, невидимые нити, протягивает их по переходу в соседнюю башню, туда, где томится в заключении мой муж. Сначала Уорнер, затем его помощник снова и снова задают мне одни и те же вопросы. Порой стараются по-разному повторять какие-то мелкие подробности, ожидая, что я собьюсь и начну себе противоречить. Вытягивают самые интимные детали моего брака, как будто раздевают донага и обыскивают самые потаенные места.

Когда наконец Уорнер объявляет: «Это все, миледи. Мы узнали то, что нам нужно», с моих плеч сваливается огромная тяжесть, и ко мне возвращается прежняя вера в лучшее.

Уорнер уже ушел, но его помощник замешкался, закупоривая свою чернильницу и собирая вещи. Уже почти у дверей он оборачивается ко мне и шепчет:

– Ваш муж здесь.

– Я вам не верю, – отвечаю ему, думая, что это ловушка. Длинноносый проверяет, знаю ли я о прибытии Хертфорда, не могли ли мы с ним связаться и договориться о показаниях. Глазами-бусинками он смотрит прямо на меня, и кажется, что его взгляд способен проникнуть в глубины моей души. – Будь он здесь, я бы сердцем почуяла!

– Это правда. – Он пытается улыбнуться, но выходит, скорее, гримаса. Я замечаю, что клыки у него длинные и острые, словно собачьи.

– Сомневаюсь, – продолжаю я гнуть свою линию.

– Его мы уже допросили. Он рассказал почти слово в слово то же, что и вы. – И, уже открывая дверь, добавляет: – Я на вашей стороне, миледи.

Мне кажется, что я ослышалась. Этот жуткий тип на моей стороне?! Однако не осмеливаюсь спросить его, что значат его слова. Он вкладывает мне в руку какой-то сверток и уходит, исчезает, как тень, на прощанье шепнув что-то дежурящему у дверей Ядру.

Едва он скрылся, я разворачиваю сверток – и вижу там миниатюрный портрет моего милого Хертфорда: его лицо изображено на небесно-голубом фоне, берет небрежно заломлен на ухо, в уголках чувственных губ играет легкая полуулыбка. Рука Левины – нет сомнений. Я долго смотрю на портрет; сердце сжимается от сладкой муки.

Ядро прокашливается, чтобы привлечь мое внимание. На физиономии у него играет широкая улыбка; почему – я не понимаю, пока он не говорит:

– Миледи, ваша служанка сейчас занята на кухне и вернется не скоро, а дверь в башню Бошан открыта. – И с этими словами запирает дверь.

Я спешу на парапет – а там, небрежно прислонившись к стене, словно просто убивает здесь время, меня ждет Хертфорд! При виде его меня охватывает странная робость, и я замираю в дверях. Он тоже не трогается с места и смотрит так, словно увидел незнакомку или выходца из могилы.

– Китти, это ты… подумать только! – говорит он наконец и бросается ко мне. – Какая же ты стала… – Он падает передо мной на колени, сжимает обе мои руки, покрывает их поцелуями. Когда поднимает голову, глаза его полны слез.

– Любовь моя! – вот и все, что удается произнести. Меня тоже душат слезы.

– Наш малыш! – говорит он, положив руки на мой живот. – Ах, Китти, это самое чудесное зрелище на свете! Я так боялся, что никогда его не увижу!

Он зарывается лицом мне в юбки и, кажется, плачет навзрыд; а потом встает и смеется, я смеюсь от радости с ним вместе.

– Идем в постель, – говорю я. – Когда лежу, он шевелится; так ты сможешь его почувствовать.

Мы лежим бок о бок, взявшись за руки и не сводя друг с друга глаз. Я медленно, крючок за крючком, расстегиваю платье и приподнимаю нижние юбки, чтобы показать ему свой огромный живот, а потом беру за руку и прикладываю ладонь туда, где можно ощутить движения ребенка.

– Шевелится!.. Ах, Китти, я и представить себе не мог!.. – И он целует то место, где брыкается наш малыш. – Что ж, раз нашему сыну суждено появиться на свет в тюрьме, пусть зовется лордом Бошаном! Как ты думаешь, он меня слышит?

– Хотелось бы думать, что да. Я все-все ему о тебе рассказывала.

Здесь я умолкаю, страшась, что вопросы без ответов и невысказанные обиды испортят чудное мгновение. Но удержаться от них не удается: тяжкие воспоминания заполняют душу, и с ними приходит гнев. Я вскакиваю на ноги.

– Ты покинул меня! – говорю я, едва удерживаясь, чтобы не кричать. – Ты меня покинул!

А в следующий миг гнев выплескивается из меня, словно кипящее молоко из кастрюли: я бросаюсь на Хертфорда, бью и кулаками, и ладонями, кусаюсь, как дикий зверь, и кричу снова и снова:

– Ты меня покинул! Ты меня покинул!

Он не пытается защищаться, не старается меня оттолкнуть – покорно принимает удары, пока я, истощив силы, не падаю на кровать. Хертфорд садится и смотрит в пол.

– Почему ты не отвечал на мои письма? – спрашиваю я наконец.