В тени королевы

– Так, ваше величество, – отвечаю я едва слышно. Нетрудно понять, на что она намекает.

– Мэри, а вы что думаете о поведении вашей сестры? Пока я не слышала, чтобы вы выступали в ее защиту.

Во рту мгновенно пересыхает, словно я жевала простыню.

– Я думаю, мадам, что она совершила глупость.

Королева сверлит меня взглядом, подмечает мельчайшие движения лица, малейшую дрожь в голосе; но я не позволю ей взять надо мною верх.

– И верно, она просто дурочка, если рассчитывала взгромоздиться на наш трон.

– Если позволите, – отвечаю я, сцепив руки, чтобы не дрожали, – думаю, ее глупый поступок был вызван любовью. Она страстно влюбилась, только и всего. Кэтрин вообще не видит дальше собственного носа.

Королева фыркает, и я пугаюсь, не переборщила ли. А потом, глядя мне прямо в глаза, спрашивает:

– Как же, по-вашему, Мэри, нам следует с ней поступить?

Я уже готова ответить, что не могу судить о столь важных вопросах, но тут меня осеняет: я вижу возможность сделать то, о чем говорил Киз.

– Мне кажется, мадам, моя сестра в любом случае не имеет серьезного значения, если смотреть на дело с учетом права первородства.

– Вы готовы ради права первородства отказаться от притязаний своей семьи?

Взгляд ее темных глаз, кажется, проникает мне в самую душу – но я продолжаю:

– Благо Англии я ставлю выше блага своей семьи, ибо второе неразделимо с первым и без него немыслимо. Мне слишком хорошо известно, сколько крови пролилось в последние сто лет из-за того, что корона переходила от кузена к кузену, вопреки прямой линии наследования. Нет ни одного англичанина, который не ощутил бы эти бедствия на себе.

Лицо королевы остается непроницаемым; с таким бесстрастным лицом она играет в карты – и всегда выигрывает.

– Но моя шотландская кузина не откажется от притязаний на престол. И, судя по всему, не хочет дожидаться, пока меня не станет. Как, по-вашему, следует отнестись к такому предательству?

– Пусть мечтает, о чем хочет, – бесстрашно отвечаю я. – Ей никогда не хватит сил свергнуть ваше величество.

Королева протягивает руку и двумя пальцами берет меня за оборку кружевного воротника.

– А ты не глупа, как твоя сестра, верно, Мэри?

Заставляю себя смотреть ей в глаза и не выказывать страха. Она улыбается.

– Верно, – отвечаю я.

– Жаль, что ты не мужчина; человек вроде тебя нам в Тайном Совете не помешал бы! – королева говорит со смехом; подобное я слышала от нее и раньше. Но теперь она добавляет: – Быть может, ты единственный человек в этом злосчастном месте, кто понимает, как тяжело… – и, помолчав, заканчивает шепотом: – …как тяжело быть мною. – Она поникает в своем кресле. – Ты тоже никогда не узнаешь, что значит вынашивать ребенка.

Почему она так говорит? Каким-то образом знает, что ей суждено остаться бездетной?

– Это правда, – отвечаю я.

В миг странной близости между нами я позволяю себе поверить, что добьюсь у нее помилования для сестры. Однако в следующую секунду она бьет кулаком по подлокотнику, напугав Ипполиту, и добавляет:

– И все же ты из семьи изменников! В твоих жилах течет та же кровь!

Вот и оно – жало скорпиона! Теперь, быть может, она возненавидит меня еще сильнее – за то, что позволила мне разглядеть в ней слабость.

Вновь обретя обычное спокойствие, королева объявляет громко, так, чтобы слышали все:

– Скажите карлице, что за чудный голос мы будем звать ее Коноплянкой. Мэри, подбери ей какую-нибудь подходящую одежду; нельзя допустить, чтобы она ходила в подобном виде и делалась всеобщим посмешищем.

Радуясь, что можно уйти, я беру Ипполиту за руку и веду коротким путем в покои фрейлин. По пути, на черной лестнице, мы натыкаемся на Левину и молодого Хиллиарда, ее ученика. Она зажала его в углу на лестничной площадке и что-то ему выговаривает сердитым шепотом. Нас они не замечают.

– Ты предал мое доверие, Николас. Втерся в мою жизнь и теперь пытаешься уничтожить тех, кто мне дорог. Как тебе не стыдно!

– Но, мистрис Теерлинк, при всем уважении, я ее сторонник…

– Сторонник? Да ты понятия не имеешь, в каком она положении, ты… болван! – Она с размаху бьет его по лицу.

Хиллиард отшатывается, сплевывает на каменный пол слюну с кровью. В этот момент он видит нас.

– Ви́на! – негромко говорю я.

Она поворачивается ко мне; лицо ее, искаженное гневом, почти неузнаваемо.

– Ви́на, оставь его в покое!

Она отступает на шаг, непонимающе смотрит на свою руку, словно сама пораженная тем, что сделала.

– Мне нечего стыдиться! – С этими словами Хиллиард уходит.

Кэтрин

Лондонский Тауэр, октябрь 1562 года

Мы с малышом Бошем на кровати играем в «ку-ку». Геркулес пытается играть с нами, но понимает правила еще хуже, чем Бош: скоро ему надоедает, и он принимается грызть столбик кровати. Мой муж еще раз читает вслух письмо Мэри, прежде чем бросить его в огонь.