В тени королевы

Но теперь она глубоко вздыхает и шепчет Левине:

– Мне кажется, я больше не выдержу! – Роняет шитье на колени, щиплет переносицу двумя пальцами, словно стараясь унять головную боль, и продолжает тем же тихим шепотом: – Я помню, Левина, maman перед смертью предупреждала нас, что она… – Мэри скашивает взгляд в сторону королевы. – Как же она сказала? Кажется, «коварнее» своей сестры. Тогда я не поняла, что это значит. Прежняя королева творила такие злодеяния, что ничего хуже и представить было нельзя. Но теперь понимаю, что maman

имела в виду.

– Да, – отвечает Левина. – Ее решений не предугадаешь, нет смысла и пытаться.

Собственные слова напоминают Левине о том, каким был в конце жизни король Генрих. Дочь очень на него похожа, так же переменчива и непредсказуема. Порой Левина ясно видит ее страх – страх сделать неверный выбор. Эта постоянная тревога омрачает все ее суждения; Елизавета не может понять, что даже плохое решение порой лучше, чем никакого. Она без конца сомневается даже в собственных мыслях, и ее доверие мечется между Сесилом и Дадли, словно мяч при игре в теннис.

– Как ты думаешь, что будет с Кэтрин? – тихо спрашивает Мэри. – Да, знаю, на этот вопрос никто не может ответить, даже она. – И бедняжка снова бросает взгляд в сторону Елизаветы.

Сейчас Мэри выглядит совсем юной и хрупкой. Левина вспоминает свое обещание Фрэнсис, данное перед лицом страшной участи Джейн. Это обещание связало ее, заставило остаться при дворе, разрушило брак… однако осталось невыполненным. Быть может, как художница Левина добилась успеха – но жизнь ее потерпела крушение.

«Книга мучеников», вышедшая на английском языке, еще сильнее возбудила реформатов. Левина вспоминает свой собственный вклад в предприятие Джона Фокса: документы и рисунки, которые она тайно, с великой опасностью для себя, переправляла на Континент. В то время она страстно желала распространять проповедь новой веры. Это, казалось ей, придает смысл страшной смерти Джейн Грей: она погибла не зря, она стала мученицей! Такое множество смертей – Латимер, Ридли, Кранмер, Джейн, весь бесконечный список: ради чего? Кому и чему послужили жертвы? Вглядываясь в свою душу, Левина больше не находит там ни следа благодати. Вера ее висит на волоске, и это пугает: ведь Бог всегда был для нее надеждой и опорой.

Мэри, так редко выказывающая досаду, бьет кулаком по колену, и шкатулка с нитками для вышивания с грохотом летит на пол.

– Хорошо, что есть Киз! – говорит она. – Если бы я не могла хоть иногда прятаться у него в сторожке, я бы, наверное… – И обрывает себя.

– Знаю, – похлопав ее по руке, отвечает Левина.

Она тоже благодарна Богу за Киза. Такие добрые, сострадательные люди редко встречаются на свете. Поначалу Левина опасалась, что за его добротой к Мэри стоит какой-нибудь скрытый политический мотив; но нет, похоже, ему просто нравится ее общество. Левина внимательно за ним наблюдала и заметила, что он по-настоящему расцветает, когда Мэри рядом. Ничего дурного в этом не заметно: скорее, он стремится защищать Мэри – а ей, видит бог, сейчас совсем не помешает защитник.

Звонит колокол, и все следом за королевой идут в часовню. Там Левина встает, и садится, и опускается на колени, и отвечает: «Аминь», и слушает пение хора и нескончаемую проповедь, из которой не понимает ни слова. Когда-то она верила, что достаточно избавиться от преследований, добиться свободы исповедовать новую веру – и дальше все встанет на свои места. Что ж, Елизавета дала Англии свободу вероисповедания; но это не остановило опасные махинации соперничающих фракций. Елизавета любит натравливать противников друг на друга и оборачивать их борьбу к своей выгоде. Как же наивна была Левина, когда полагала, что все на свете просто и понятно: вот добро, вот зло! Теперь собственная вера кажется ей почти бессмысленной. Левина смотрит вперед, в центр часовни, где, преклонив колени на своей бархатной подушке, молится королева – и даже со спины, по развороту плеч, заметно, что в ней бурлит злоба. Что она станет делать дальше? Не угадаешь. Хертфорда, несомненно, допросят в Звездной Палате; что будет потом – Левина не осмеливалась даже предполагать.

Кэтрин

Лондонский Тауэр, август 1563 года

В моей комнате лишь одно окно, и выходит оно во внутренний двор. В последние семь месяцев это весь мой мир: клочок неба, мощеный дворик, клумба, иногда расцвеченная маргаритками, полоска травы, где бегают мои собаки, когда их выводят на прогулку. Мне к ним нельзя – меня держат под замком. Не знаю, где теперь муж; даже думать не могу о том, что его посадили в сырой подвал без окон или и того хуже – вместо этого стараюсь воображать, что он по-прежнему в своей круглой башенной комнате с видом на реку. Но воображать становится труднее; мой обычный оптимизм совсем меня покинул.