В тени королевы

О том, что королева исполнила мою просьбу, мне знать не полагается. Может быть, думает, что, раз добившись успеха, я наберусь наглости и начну осаждать ее новыми прошениями? Нет, я не столь глупа. О том, что их перемещают – Хертфорда и Боша в Хэнворт, Кэтрин с малышом Томом в Пирго – сообщил Киз. Я рада, что всех их увезут подальше от чумы, но понимаю, что для Кэтрин, которая и со своими собаками старалась даже на день не расставаться, разлука с сыном станет пыткой. О племянниках я думаю постоянно, спрашиваю себя, какие они, на кого похожи; однако в моем сознании они остаются бесплотными призраками.

Письмо от Киза мне передали потихоньку; никто и ничто из Лондона не допускается ко двору – так здесь боятся заразы. Даже баркам запрещено проплывать по реке мимо нас, а любые посланцы из Лондона, прежде чем попасть ко двору, должны прождать в карантине полных четыре недели. Я тревожусь за Киза, которого служебные обязанности заставляют оставаться в Вестминстере, хоть он и пишет, что держится на безопасном расстоянии от чужаков. Очень скучаю по часам, украдкой проведенным в его сторожке, по нашим шахматным партиям и разговорам обо всем на свете. Похоже, Киз стал неотъемлемой частью моей жизни. Молюсь о нем и благодарю Бога за то, что хотя бы Левина при дворе в Виндзоре, далеко от опасности.

– Мэри! Проснись! – Королева трясет меня за плечо. – Просыпайся. Я не могу уснуть.

– Я не сплю, мадам. Чем могу вам служить?

– Принеси свечу.

Я встаю с раскладной кровати, нашариваю в темноте платье. Туфли найти не удается, и я шлепаю к двери босиком. Снаружи оба стражника уснули. Чума опустошила ряды стражи, и оставшимся приходится теперь выстаивать двойные смены. Один привалился затылком к стене, запрокинув голову под неудобным углом, и громко храпит; другой скорчился на табурете. Заметив меня, он приоткрывает глаза, а затем поспешно вскакивает на ноги, разглаживает на себе ливрею и поправляет шляпу.

– У вас есть фитиль? – спрашиваю я.

Поклонившись, он лезет в свою коробку, достает фитиль и протягивает мне. Кажется, только тут замечает, что я стою перед ним без обуви, и густо краснеет, словно до сих пор ему не приходило в голову, что у меня, как и всякой женщины, десять пальцев на ногах.

Вернувшись в спальню, слышу, как королева облегчается в ночной горшок. Зажигаю несколько свечей, отодвигаю полог и взбиваю ее подушки. Сделав свои дела, она с громким: «Уф!» валится на постель. Даже при тусклом освещении заметно, какое у нее измученное, осунувшееся лицо, какие синяки под глазами.

– Мадам, вы совсем не спали? Может быть, приготовить вам успокоительное питье?

– Глаз не сомкнула, – отвечает она. – Иди сюда, Мэри, посиди со мной. – И хлопает по кровати рядом с собой. – Захвати с того дальнего столика сахарные фрукты.

Я приношу тарелку с фруктами и забираюсь на кровать. Некоторое время мы сидим молча; королева удовлетворяет свою тягу к сладкому – отправляет в рот один за другим и, кажется, никогда не насытится. Невольно глазею на нее; она это замечает и, кажется, догадывается, что я ее не одобряю, потому что протягивает мне дольку и говорит с горечью:

– Где же мне еще искать удовольствие?

Я беру дольку, высунув язык, осторожно пробую сладкие кристаллики на поверхности.

– Ешь, они не отравленные, – замечает королева. – Побалуй себя, Мэри. Может, тебе понравится.

– Мадам, я могу приготовить микстуру, которая поможет вам уснуть.

– Да я каких микстур только не пробовала! Все бесполезно. Голова забита такими вопросами, что с ними не заснешь. Я всегда плохо спала, даже в детстве.

– Возможно, быть королевой – и благословение, и проклятие, – замечаю я; и тут же об этом жалею, сообразив, что подобные слова можно воспринять как оскорбление.

В самом деле, королева смотрит на меня с подозрением. Но в следующий миг улыбается и отвечает:

– Так и есть! Хотя от прочих своих придворных я никогда этого не услышу. Разве что от него

. – Под «ним» она, должно быть, имеет в виду Дадли. – Все они так тщательно выбирают слова, так боятся сказать лишнее… – Она отправляет в рот очередную засахаренную дольку, а потом продолжает: – И еще этот Сесил. Слишком уж он высокого мнения о себе! Воображает, будто лучше меня знает, что мне нужно.

Это свое замечание она не объясняет, я же не задаю вопросов, но про себя думаю: о чем речь, уж не о свадьбе ли моей сестры?

– Должно быть, вам одиноко, если мне позволено будет так выразиться, – замечаю я.

– Одиноко… верно, – отвечает она таким тоном, словно никогда раньше об этом не думала. – Хоть я и постоянно среди людей. Да… должно быть, брак решит все мои проблемы, – по ее тону я не могу понять, иронизирует королева или констатирует факт. – С тех пор, как оспа чуть не свела меня в могилу, члены Совета словно с цепи сорвались – буквально умоляют меня выйти замуж. Приходится изобретать все более изощренные отговорки.

– Они думают, что вы следуете своему сердцу, но вы следуете разуму.

– Умница Мэри! Все понимаешь, верно?

– Не все, – отвечаю я с улыбкой, как бы имея в виду: «Почти все – а чего не понимаю, того и понимать не стоит!»