В тени королевы

Пара синиц клюет крошки, которые я рассыпала на подоконнике. Как изящны их мелкие, отрывистые движения! В письмах Киза – рассказы о времени, проведенном им во Флитской тюрьме. Его заперли в камере с таким низким потолком, что он не мог даже распрямиться во весь рост; по его словам, лишь мысли обо мне не дали ему утратить волю к жизни. Рассказывает он и о своем освобождении, и о том, с какой радостью воссоединился со своими детьми. «Только тебя, милая жена, по-прежнему недостает в моей жизни. Но скоро, я уверен, мы с тобою снова будем вместе! Смотри, какое почетное место мне отвели. Разве не знак, любовь моя?» Нет нужды перечитывать эти слова: они запечатлены в моем сердце. Однако я не очень полна надежд. Не могу забыть те слова, что бросила Елизавете, когда меня уводили прочь. Прошло шесть лет, но едва ли она забыла. Елизавета не из тех, кто забывает оскорбления.

И все же тех блаженных двух недель, что я провела с ним, никто не отнимет. Снова и снова мысленно возвращаюсь туда, вспоминаю, как муж прикасался ко мне, как преображалась я под его пальцами… Однако вернемся к письму. Я обмакиваю перо в чернильницу и продолжаю писать, с удовольствием слушая скрипучий звук, с каким перо царапает бумагу. Цитирую Демосфена: «Нет ничего проще самообмана: чего каждый желает, то и считает истинным». В нынешнее время, когда кажется, что Бог меня покинул, большим утешением для меня стали античные авторы. Особенно Демосфен – кто же не согласится с ним, когда он говорит: «Пусть побеждает то, что служит ко всеобщему благу»?

Целые дни я провожу в комнате за книгами; для чтения теперь времени хватает. Наблюдаю за птицами, раз в день выхожу на прогулку в огороженный садик, откуда доносится из-за стен шум большого города. В сущности, не такая уж дурная жизнь. Порой я воображаю себя монахиней былых времен, добровольно ушедшей в затвор ради служения чему-то высшему.

Впрочем, предаваться таким фантазиям мешают Гришемы. Энн Гришем не слишком-то любезна: роль тюремщицы она исполняет неохотно, но не из доброты, а потому что мое присутствие доставляет ей неудобства. Я не раз слышала, как она спорит с мужем из-за меня. Ко мне Энн Гришем испытывает нескрываемое отвращение. Ничего нового. То же чувство питала ко мне Фрэнсис Мотэс, еще раньше Магдален Дакр. Всегда найдутся те, кто видит во мне лишь уродство. Энн Гришем бесится, потому что я не вписываюсь в ее идеальные интерьеры здесь, в Бишопсгейте, в новом доме, похожем на дворец, где все предметы обстановки выбраны за красоту, и даже поварята похожи на херувимов. Меня же украшением интерьера не назовешь – вот и приходится Энн Гришем прятать меня, когда приходят гости. Против чего я совершенно не возражаю.

В январе сюда приезжала королева. Хотела взглянуть на новую меняльную лавку Гришема: ее называют настоящим центром лондонской коммерции. Гришем – новый человек, при Елизавете выдвинувшийся и сколотивший состояние, и все вокруг Гришемов тоже с иголочки новое. Визит королевы Энн Гришем предвкушала за несколько месяцев: то лучилась восторгом, то рявкала на слуг. В тот вечер заперла меня в комнате, опасаясь, что я испорчу прием. Опасения были небезосновательны: мне уже случалось подсыпать ей соли в вино – просто чтобы доказать, что дух Мэри Грей остался несломленным.

Снизу доносится топот копыт и оклики конюхов. Кто-то приехал. Бухает внизу входная дверь, слышатся голоса и шаги на лестнице. Стук в дверь; не дожидаясь ответа, дверь распахивается, и на пороге появляется Энн Гришем с обычной своей физиономией – такой, словно унюхала у меня в комнате тухлятину.

– К вам пришли.

– Ко мне? – Я неподдельно удивляюсь: ведь мне запрещено принимать посетителей.

– Это доктор Смит.

Никогда о нем не слышала – а она, похоже, ничего объяснять не собирается. Просто ждет, пока я поправляю на себе юбки и убираю волосы под чепец, недоумевая, что здесь понадобилось доктору? Я ведь ничем не больна.

– Миледи… – говорит он и пытается улыбнуться, но у него не выходит.

– Чем могу быть вам полезна, доктор? – спрашиваю я, поднявшись ему навстречу.

– Прошу вас, миледи, не стоит вставать из-за меня.

Я все же стою и жду, когда он заговорит. Но ему что-то мешает: перекладывает из руки в руку перчатки, откашливается – и больше ни звука. Комнату наполняет неуютная тишина, подчеркнутая тиканьем часов. Энн Гришем мнется у порога, рядом с ней появляется муж. Тик-так, тик-так.

– Доктор Смит… – начинаю я.

И одновременно со мной он говорит:

– Миледи, у меня для вас новость.

Что-то не так, я чувствую. По спине пробегает холодок.

– Это касается вашего… Киза.

– Моего мужа? – переспрашиваю я.

– Его больше нет.

– Как нет? А где он? – непонимающе спрашиваю я.