В тени королевы

Доктор сжимает кулаки и смотрит в пол; и вдруг я понимаю все. Это словно удар в живот. Отчаянно цепляюсь за свои воспоминания, за дни, проведенные вместе, однако воспоминания, еще пять минут назад такие прочные и надежные, распадаются, осыпаются, как я сама.

– Нет! – говорю я. – Не может быть!

Но по их лицам понимаю: это правда. Даже бесчувственная Энн Гришем выглядит расстроенной.

Передо мной проносятся все, кого я любила и потеряла. Джейн, отец, maman, Кэтрин, теперь и любимый мой Киз – все мертвы! Зачем же я еще жива?

– Неправда! Он не может умереть!

Кто у меня остался? На всем белом свете – только Левина и мои племянники. Племянники – вот все, за что остается держаться; но я совсем их не знаю. Однако нужно думать о них, о них – не о том, что крушит мне сердце. Взять себя в руки и думать о живых, о малыше Томе и его старшем брате Боше, которому через пару дней исполнится десять… Но те разрозненные мелочи, что известны мне о них, не складываются в единую картину. Я пытаюсь вызвать в сознании какие-то образы. Перед глазами стоит лишь миниатюра с Бошем-младенцем да вспоминаются несколько слов из писем сестры; все остальное я выдумала. Сжимается горло – нечем дышать.

– «Нет ничего проще самообмана…», – говорю я хриплым, сорванным голосом. – Он мертв!

– Миледи… – встревоженно обращается ко мне доктор.

Должно быть, мне плохо удается скрывать свое горе. «Будь стойкой, Мэри». Только я не могу быть стойкой, больше не могу; тело мое сотрясают рыдания, и неудержимые слезы льются из глаз.

Эпилог

Левина

Бомэнор, июнь 1574 года

Мэри Грей сидит у окна с книгой на коленях. Она разговаривает с маленькой Бесс Трокмортон, одной из тринадцати падчериц и пасынков Стокса: в самых простых словах, чтобы было понятно ребенку, объясняет ей платоновскую аллегорию о пещере.

Левина, стоя рядом за мольбертом, старается запечатлеть углем изящные движения маленьких рук Мэри, в которых очарованная девочка, должно быть, видит пляшущее на стене пещеры пламя. В мягком послеполуденном свете кожа Мэри отливает бледным золотом.

– Выходит, сейчас вы такая, потому что это только тень на стене пещеры? – спрашивает девочка. – А когда мы выйдем из пещеры, то увидим вас, друг друга и все на свете совершенным?

– Пожалуй, да, – с улыбкой отвечает Мэри. Левина достаточно ее знает, чтобы понимать: прямота девочки ей по душе. – Моя сестра Джейн говорила об этом так…

О прошлом Мэри вспоминает легко и естественно, словно это было вчера, хоть со смерти Джейн прошло уже восемнадцать лет. Много воды утекло; но и сейчас Левина вздрагивает, стоит вспомнить девушку на плахе. Не раз за прошедшие годы она размышляла о своем обещании, данном Фрэнсис, и наконец пришла к мысли, что ничего здесь не могла изменить. Самое большее, что было ей под силу – оставаться для сестер Грей верным другом. Это она исполнила.

– Мир за пределами пещеры – небеса; мы, смертные, можем разглядеть лишь их слабые отблески, – продолжает Мэри.

Левина рисует быстро и уверенно, словно ее кистью водит чья-то иная рука. На бумаге возникает набросок: девочка с по-детски округлыми щеками, удивленная и задумчивая – и перед ней женщина лет тридцати. На губах у женщины улыбка, в глубоком взгляде карих глаз – доброта и гордость, и спокойное несгибаемое мужество. Это Мэри.

Подходит Георг и заглядывает через плечо. Он не отвлекает ее от работы, но, когда она наконец откладывает уголь, говорит:

– Прекрасно получилось, Ви́на. Обе как живые.

Такие похвалы она слышала от него много раз, однако не устает им радоваться. Левина сжимает руку мужа; потом он обнимает ее, а она откидывается назад, прислонясь к его груди, и некоторое время оба стоят молча, глядя то на рисунок, то на сцену, послужившую ему натурой.

– Мой Георг! – мурлычет она.

Сколько осталось позади – боли, непонимания, разлук… Но, как видно, пройдя через эти испытания, они стали сильнее.

Новый питомец Левины, охотничий пес по имени Рафф, дремлет на полу под ярким солнцем: подергивает лапами, словно ему снится бег, и тихонько поскуливает во сне.

– Рафф гоняется за кроликами! – смеется Бесс.

– А что, юная леди, не вывести ли нам его погулять? – предлагает Георг. – Мне не помешает размять ноги, старым подругам есть о чем поболтать наедине.

Они уходят, и некоторое время женщины сидят рядом в уютном молчании. Что-то привлекает внимание Левины – какая-то мелочь в углу комнаты, маленький предмет в щели между плинтусом и полом. В нем чудится что-то знакомое. Левина наклоняется, достает предмет из его пыльного убежища. Это деревянная бусина.

– Четки maman! – говорит Мэри. – Помнишь, Ви́на?

– Как такое забыть? – Фрэнсис, радостно срывающая с себя четки при известии о смерти старой королевы, и сейчас, будто живая, стоит перед глазами. – Этот дом полон воспоминаний, – задумчиво добавляет Левина; перед ее глазами теснятся образы дорогой подруги.

– В моей старой спальне на дверном косяке до сих пор написаны имена, мое и Кэтрин. И видны отметины, которые ставила maman, измеряя наш рост. Спасибо Стоксу, что позволил мне пожить здесь после…