В тени королевы

Я спешу к ней в спальню, а Эхо бежит за мной по пятам. Из-под двери выбивается оранжевая полоска света. Что-то перехватывает мне горло: я представляю, как в сером предрассветном сумраке склоняется над maman врач, спешно вызванный среди ночи. Бесшумно приоткрываю дверь – спальня встречает теплом и светом. Ярко пылает огонь в камине. Maman сидит в кровати, рядом Стокс с книгой в руках. Меня они не замечают – оба смеются над каким-то местом, которое показывает Стокс в книге. Как же глупы мои страхи, мой вечный пессимизм! Кэтрин права: maman непременно поправится, уже поправляется!

– Maman! – вырывается у меня.

Они оборачиваются – оба раскрасневшиеся, веселые, вполне здоровые на вид. Я бегу к ним, взбираюсь на высокую кровать.

– Maman, вам лучше?

– Верно, моя милая, beaucoup mieux[51]. И все благодаря твоей нежной заботе! Ты вернула меня к жизни.

Это, скорее всего, правда лишь отчасти. Ее приободрил приезд Кэтрин – и перспектива предстоящей свадьбы. Теперь я понимаю, как, должно быть, она сходила с ума от тревоги за Кэтрин. А теперь она обручится с молодым Хертфордом, maman добьется у королевы разрешения на их брак – и дальше муж будет о ней заботиться и оберегать. Отлично! Просто я так привыкла беспокоиться за сестру, что вижу беды там, где их нет.

Maman поворачивается к Стоксу.

– Знаешь, страшно есть хочется! Как ты считаешь, на кухне уже все спят?

– Сейчас пойду и выясню, милая моя Фрэнни! – сияя от радости, отвечает Стокс. – Чего бы ты хотела? Наверное, что-нибудь такое, что легко проглотить? Как насчет кодла?[52]

– Откровенно говоря, – усмехнувшись, говорит maman, – я бы предпочла пирог.

Думала ли я, что услышу от нее такие слова?!

– Уже лечу, миледи! – с этими словами Стокс исчезает за дверью.

– А я, пожалуй, начну письмо к королеве. Мышка, ты не подашь мне шкатулку с письменными принадлежностями? Она вон там, на окне.

Я выполняю ее просьбу, раздвигаю прикроватные шторы, впуская тусклый свет раннего ноябрьского утра, и ставлю канделябр как можно ближе к кровати – лишь бы шторы не загорелись.

– Начну с напоминания о том, как мы встречались в доме Екатерины Парр… – И она останавливается надолго, в глубокой задумчивости проводя тупым кончиком пера по нижней губе.

– А что там произошло? – спрашиваю я.

– Ох, Мышка. Не знаю, стоит ли… – Поколебавшись, она отвечает: – Скажем так: Елизавета себя скомпрометировала – и, несомненно, предпочла бы, чтобы об этом никто не вспоминал.

– Maman, вы зарыли в землю призвание дипломата!

– Быть может, и не зарыла, – отвечает она с рассеянной улыбкой. – Жизнь герцогини Саффолк, знаешь ли, нередко требовала дипломатических навыков.

– Но, maman, я хотела бы знать. Вы сами всегда говорите: знание – сила. Быть может, секреты юности королевы когда-нибудь мне пригодятся.

Она с усмешкой смотрит на меня.

– Если я тебе расскажу, ты должна поклясться, что никогда не сообщишь об этом Кэтрин. Ей недостает твоей осмотрительности.

– Клянусь, maman, – торжественно киваю я.

– Что ж, тогда слушай. Этот скандал произошел, когда Елизавете было около четырнадцати…

– Как мне сейчас? – перебиваю я.

– Да, в самом деле. Как летит время! – Тонким, словно ветка, пальцем она гладит меня по щеке. – В скандале был замешан Томас Сеймур… – Помолчав немного, maman добавляет, словно только что это сообразила: – Кстати, дядюшка молодого Хертфорда. В то время он был женат на вдовствующей королеве, Екатерине Парр.

– С которой вы были подругами, верно?

– Да, мы были близки; к тому же твоя сестра Джейн в то время жила у нее в доме. Случилось так, что именно тогда, когда я приехала навестить Джейн, разразился скандал, и Елизавету отослали прочь для защиты ее целомудрия.

– Ее целомудрия?! – повторяю я, не веря своим ушам.

– Именно. Она самым непристойным образом бегала за этим Сеймуром. Однажды я сама застала их в объятиях друг друга, но ничего не сказала – не хотела мутить воду. Однако вскоре их раскрыли и без меня.

– Бегала за мужем женщины, которая ее приютила? – Все, что я до сих пор знала о Елизавете, переворачивается у меня в голове. Понятно, почему она не захочет, чтобы всплыла эта старая история!

– Мало того – за мужем собственной мачехи! Представляешь? Разумеется, тогда никому и на ум не приходило, что Елизавета станет королевой. Но порой жизнь поворачивается так, как меньше всего ожидаешь.

– А она…

– Я сказала достаточно. Большего не требуй. И помни одно: Елизавета не из тех, кому можно доверять.

Maman окунает перо в чернильницу и начинает писать; мелкие аккуратные строки тянутся по бумаге, словно черные стежки на белой ткани.

Возвращается Стокс, открыв дверь ногой. В руках у него поднос со всевозможными лакомствами; есть среди них и пирог. Письмо отложено; мы принимаемся за еду.

Ночной пир походит на праздник: мы откусываем от пирога и прихлебываем густой сладкий кодл в полумгле ноябрьского утра, а за окном пением встречают рассвет малиновки и дрозды.

Левина

Аббатство Шин, декабрь 1559 года