В тени королевы

Левина роется в сундуке, разыскивая свое лучшее черное бархатное платье. Наконец вытаскивает и рассматривает, держа за плечики. Платье побила моль; успеет ли прислуга заштопать дыры? Должно быть, его уложили не до конца просохшим; платье сильно помялось, от него попахивает сыростью, и над подолом заметна белесая отметина, которую, дай-то бог, удастся отчистить жесткой щеткой. Левина складывает наряд и отправляется в прачечную, на поиски кого-нибудь, кто сможет привести его в порядок к завтрашнему утру. К похоронам Фрэнсис.

При мысли, что подруги больше нет, к горлу Левины подступает тугой комок – и кажется, не уйдет никогда. Она не так-то легко сближается с другими женщинами. Нельзя сказать, что ее не уважают – однако по большей части смотрят с опаской: большинству женщин непонятно, как это она занимается «мужской» работой, да к тому же она иностранка. Фрэнсис было совсем другой. С ней Левина делила не только веру – нечто гораздо большее, то редкое сродство душ, что не поддается определениям, но понятно без слов. Порой дружба возникает из ничего – словно из невзрачного семечка, бог весть каким ветром принесенного, вырастает экзотический цветок; так случилось и у них с Фрэнсис. С первого же визита в Брэдгейт, куда Левина приехала писать семейный портрет Греев, между ней и хозяйкой поместья возникла душевная связь. И теперь она очень жалеет, что не успела по-настоящему попрощаться.

Гонец явился в Уайтхолл с дурным известием, и Левина немедленно уехала – разумеется, с разрешения королевы. Елизавета всегда уважала Фрэнсис, несмотря на ее решение выйти замуж за простолюдина, – а может быть, именно за это. Недолгий путь на лодке до Шина, казалось, занял целую вечность. Левина едва замечала проливной дождь и ветер, пробирающий до костей: внутри у нее и без того все оцепенело. Она вспоминает, как, подплывая к берегу, заметила на причале одинокую фигурку Мэри – черный силуэт на фоне голых ноябрьских деревьев. Лодка причалила, и Левина сошла на берег; Мэри сжала ее руку – без единого слова, только слегка наклонив голову, – и так же, молча, они побежали под дождем к дому. Не разговаривая, поднялись по лестнице. Только у дверей в спальню Фрэнсис Мэри сказала:

– Час назад она лишилась чувств.

Бледное личико Мэри было в пятнах от недавних слез. Но теперь она не плакала – выпрямившись во весь рост, открыла дверь и объявила, как ни в чем не бывало:

– Maman

, Ви́на приехала!

Фрэнсис лежала в кровати, обложенная подушками. Голова запрокинулась набок, щеки ввалились, приоткрытые губы подернулись синевой. В углу рта засыхала струйка слюны. Левина достала носовой платок и аккуратно, нежно стерла слюну. Только сейчас, с болью в сердце, она вполне осознала, что ее подруга покидает этот мир. Едва сдерживая слезы, она погладила Фрэнсис по холодной, липкой от пота щеке. Того, что в спальне есть кто-то еще, не замечала, пока не услышала над собой голос Стокса.

– Говорят, слух уходит последним, – сказал он. – Поговорите с ней, Ви́на, она вас услышит.

Подняв глаза, она увидела, что он стоит в изножье кровати рядом с капелланом, обнимая за плечи Кэтрин. Девушка, с опрокинутым лицом, застывшим взглядом смотрела в пространство; меж пальцев у нее бессильно болтался листок бумаги. Из-за полога потерянно выглядывала Пегги Уиллоуби. Бедняжка, подумала Левина; совсем недавно потеряла брата – и вот теперь…

– Фрэнсис, милая… – начала она – и остановилась, не зная, что сказать. Хотела напомнить что-нибудь хорошее, пережитое ими вместе; но перед глазами стоял только ветреный лондонский день, только плаха и окровавленная голова Джейн. – Скоро ты будешь с ней.

Мэри провела по лбу матери влажной тряпицей, и Левине показалось, что у Фрэнсис шевельнулись глаза под плотно закрытыми веками. Она еще жива: быть может, слышит и даже понимает… Почему говорят «слух уходит последним» – кто и откуда может это знать?.. И вдруг – словно свет блеснул во тьме – она осознала, что хотела бы услышать Фрэнсис перед смертью.

Левина склонилась над подругой, приблизила лицо к ее уху с крохотным следом от сережки – эта опустевшая мочка вызвала у нее новый прилив скорби – и сказала тихо:

– Я присмотрю за твоими девочками. Обещала тебе прежде и обещаю сейчас – позабочусь, чтобы они не попали в беду.

Быть может, то было лишь воображение; но ей почудилось что-то вроде долгого облегченного вздоха. Как будто только этого не хватало Фрэнсис, чтобы уйти.

А в следующий миг Стокс упал на постель и сжал жену в объятиях, содрогаясь от рыданий. Девочки были бледны как смерть; Кэтрин едва стояла на ногах. Но Фрэнсис Грей их уже не видела и не слышала.