– А меня кто поцелует? – поддразнивает Дадли.
– Уж точно не я! – отвечаю я.
Дадли всегда со мной заигрывает, когда королевы нет рядом. Ничего особенного – безобидный флирт, знак, что он на моей стороне. По крайней мере, так я думаю. Интересно, то, что королева смягчилась, не связано ли с его влиянием? Ходили даже слухи о том, что Елизавета собирается меня удочерить; хотя, разумеется, в лицо мне этого никто не говорил. Уверена, Сесил был бы доволен: как-никак мы с ним родня. Может быть, это он и предложил? Джуно считает, что Сесил за меня. Говорит, он на все готов, лишь бы не допустить на английский трон католичку Марию Шотландскую. Думая об этом, я поправляю перекрученный ремешок в сбруе Добряка.
– Не натягивайте удила, – советует Дадли. – И пореже пользуйтесь хлыстом. Добряку особого поощрения не требуется. – Он разворачивается и скачет прочь, а конюх помогает мне сесть в седло.
Джуно тоже уже в седле.
– Едем к ним! – говорит она, указав на своих двух братьев на другом конце двора.
Мы направляем лошадей туда, где пьют стременную Хертфорд и его младший брат Генри. От одного вида Хертфорда внутри у меня вспыхивает пожар: разом проносятся в памяти чудесные мгновения, проведенные вместе, – целый год волшебных тайных свиданий.
– О, нас будут сопровождать первые красавицы английского двора! – говорит вместо приветствия Генри.
– На вашем месте я бы не говорила так громко, – насмешливо отвечаю я. – Кое-кому это может не понравиться.
И тут же, словно по заказу, появляется королева. Дадли, как и положено, помогает ей сесть в седло: он единственный мужчина, которому разрешено прикасаться к королеве, и всякий раз Дадли берется за нее этак по-хозяйски, с самодовольной ухмылкой. Она делает знак, чтобы он ехал за ней, трогается с места и рысцой проезжает через арку. Все мы устремляемся следом. Хертфорд едет со мной рядом; толпа притирает нас друг к другу, мы соприкасаемся ногами, и его рука как бы невзначай касается моей. Уже два года прошло, а я все трепещу от его прикосновений – не меньше, чем в тот первый вечер в Хэнворте, когда делала вид, что он меня ни капельки ни интересует. Теперь улыбаюсь, вспоминая об этом. Мы встречаемся взглядами, он подмигивает, я посылаю ему воздушный поцелуй. Смотрит кто-то? И плевать, пусть смотрят! Наш так называемый секрет уже всем известен – по крайней мере, среди наших друзей. Что до королевы, то она, по счастью, занята собственными амурными делами и совершенно слепа к чужим.
К Джуно подъезжает лорд Арундел. На нем парадный дублет, совершенно неподходящий для охоты, с плеча свисает расшитый золотом плащ, и вообще разряжен он так, словно отправляется на пир, а не в лес.
– Леди Джейн! – говорит он. – Вы окажете мне честь, позволив ехать рядом с вами?
– Милорд, – отвечает она, – я уже обещала леди Кэтрин, что буду сопровождать ее.
– Тогда я готов сопровождать вас обеих!
Мы с Джуно переглядываемся, очень стараясь удержать смех. Хертфорд и Генри смеются в открытую.
– «Явитесь, сэр Январь!» – шепчет Хертфорд брату, тихо, но так, что я слышу.
Арундел не скрывает, что мечтает жениться на Джуно; поскольку подруге девятнадцать, а ему почти пятьдесят, мы прозвали их «леди Май» и «сэр Январь». Он подарил ей свой миниатюрный портрет в виде римского императора: на изображении морщины чудесным образом разгладились, а на голову вернулась пышная шевелюра. Рисовала точно не Левина – так грубо она заказчикам не льстит!
– Милорды, что вы нашли здесь смешного? – интересуется он, повернувшись к раскрасневшимся от смеха Хертфорду и Генри. – Быть может, считаете меня старым дурнем из историй Чосера?
Оба смущены; Хертфорд начинает извиняться, но Арундел его прерывает:
– Лучше думайте, прежде чем смеяться над людьми, Хертфорд! Быть может, мое влияние однажды вам понадобится.
– Дядюшка, они не имели в виду ничего дурного! – говорю я нежнейшим голоском, тронув его за рукав. – Они просто завидуют вашей… – «Мужественности», хочу сказать я, однако вовремя останавливаюсь; это он точно примет за издевку. – Вашему богатству и власти.
– Ха! – отвечает он, явно довольный. Бормочет себе под нос: «Богатству и власти, хм…» – и огревает свою лошадь хлыстом.
В открытом поле все мы пускаем лошадей в галоп. Помня совет Дадли, я не понукаю Добряка; он мчится по вольной воле, и я чувствую его силу и восторг. Конские копыта бьют в сухую летнюю землю, словно сотня барабанов. Меня охватывает радостное возбуждение: я пришпориваю Добряка и лечу вперед, едва не смеясь во весь голос. Королева далеко обогнала нас всех; Дадли старается держаться с ней вровень, а рядом с ними бежит свора борзых. Одна заливается взволнованным лаем: она взяла след.
– Хой! – восклицает Елизавета и пришпоривает коня.
Хертфорд на своей чалой кобыле снова рядом. Берет лошадь в шенкеля, а я любуюсь его мускулистыми ногами. Сзади нагоняют нас Джуно и Генри.
– Вижу, ты отделалась от сэра Января! – кричу я ей, перекрикивая грохот копыт.
– У него лошадь захромала, пришлось послать за другой.
– Похоже, Бог на твоей стороне, сестренка! – кричит Хертфорд, и все мы смеемся.