В.В. Тетрадь с рисунками на полях

Слабым голосом художник отвечал, что помнит, будто бы вокруг ночь, и он лежит у корней обгоревшего черного дерева.

– На земле или в яме? – быстро спросил Бегущая Пума.

– В яме, – чуть слышно отвечал Верещагин. – Рядом со мной трубка и три черных камня. Надо мной стоит…

Он зашелся в кашле и, наверное, с полминуты не мог произнести ни слова, но потом все-таки справился с приступом.

– Надо мной стоит Лунный Волк, – продолжал он хрипло. – Он простирает руки вверх, к небесам, которые совершенно черны.

– Лунный Волк стоял молча или что-то говорил? – на лице у Бегущей Пумы отразилась тревога.

– Он говорил. Он читал какое-то заклятие. Он читал его на языке своего племени, но я почему-то понимал каждое слово.

Бегущая Пума мрачно улыбнулся.

– Седой Медведь запомнил хотя бы несколько слов?

Верещагин кивнул. Он запомнил почти все. Каждое слово из этого заклятия поражало его прямо в сердце, словно в него впивались отравленные стрелы.

– Повтори мне это заклятие, – тихо попросил вождь.

Художник закрыл глаза и гулким, словно бы не своим голосом заговорил:

– Слушай, чужеземец! Я – дух Великой тьмы, и я повелеваю жизнью и смертью. Я пришел наступить на твою душу! Твое имя – Седой Медведь. Твою душу я зарываю в землю. Твое тело я заваливаю черным камнем. Я пришел покрыть тебя черной материей. Я пришел покрыть тебя черными плитами, чтобы ты больше никогда не появился вновь. К черному гробу гор в Темнеющей Стране потянется твоя тропа. Глина с гор упрячет тебя. Черный гроб и черные плиты покроют тебя. Ты чувствуешь, как твоя душа угасает. Ты видишь, как она становится синей. Когда сгустится тьма, твой дух умалится и развеется, и больше не явится никогда снова. Да будет так!

Верещагин умолк и лежал теперь неподвижно, тяжело дыша.

Индеец молча глядел на него, лицо его сделалось бледным. Наконец он повернул голову к Загорскому.

– Три черных камня, – сказал он негромко. – Это заклятие на смерть. Седому Медведю осталось всего три дня, потом он умрет.

– Но почему? – не поверил Ганцзалин. – Ему ведь уже лучше, он уже не такой синий.

Молодой вождь покачал головой: ему не лучше. Он изверг яд из тела Седого Медведя, но яд заклятия проник в его душу, и этот яд куда страшнее. Очень скоро душа покинет тело их друга и растворится в нетях.

С минуту они молчали. Верещагин же, казалось, уснул, не было слышно даже его дыхания. Лицо его уже не было синим, однако стало наливаться кровью, как это бывает перед апоплексическим ударом. Он беспокойно шевельнулся и вдруг захрипел. Загорский нахмурился.

– Похоже, его сейчас хватит удар, – сказал он Ганцзалину. – Не знаю, что тому виной, яд или колдовство, но если не принять срочных мер, мы можем привезти на родину лишь бездыханное тело.

– Надо проколоть ему перепонки между пальцами, – проговорил китаец, – это верное средство.

Загорский хлопнул себя по лбу. Конечно, как он мог забыть!

– Развяжи мне ноги, – велел он Бегущей Пуме.

Молодой вождь покачал головой.

– Бегущая Пума уже сказал… – начал он, но коллежский советник прервал его нетерпеливо.

– Хорошо-хорошо, тогда просто подтащи его ко мне.

Несколько секунд индеец смотрел на бледнолицего с сомнением, но потом все-таки кивнул и не без усилия поволок могучую тушу художника к Нестору Васильевичу. Тот сунул руку в складку своей куртки и вытащил оттуда английскую булавку.

– Простерилизовать бы, да нечем, – пробормотал он. – Ну, будем надеяться…

Фразу он не закончил, так что осталось неизвестным, на что именно собирался надеяться коллежский советник. Красное лицо Верещагина быстро отекало. Загорский решительно взял левую руку художника и вонзил булавку прямо между указательным и средним пальцем. Спустя секунду из руки выступила капелька крови. Нестор Васильевич удовлетворенно кивнул, затем повторил эту операцию на всех перепонках левой руки, после чего перешел к правой.

Закончив экзекуцию, он стер капельки крови с рук Верещагина и внимательно всмотрелся в его лицо. Вопреки ожиданиям, в лице художника ничто не поменялось – оно было по-прежнему красным, почти багровым. Загорский нахмурился.

– Странно, – проговорил он. – Это хороший способ, он должен был помочь.

Молодой вождь, однако, только головой покачал. Он знает эту магию, но она действует, только если болезнь – естественного происхождения. Но с заклятием она не справится, нет, не справится.

Однако, вопреки убеждению индейца магия Загорского, похоже, возымела некоторое действие. Понемногу отек стал спадать, и лицо Верещагина начало обретать обычный цвет. Внезапно он вздрогнул и открыл глаза.

– Василий Васильевич, как вы себя чувствуете?

– Вэва́вэ… – губы Верещагина шевелились с трудом, изо рта выходили неуклюжие, невнятные звуки. – Вовово́…

– Черт побери! – Загорский ударил кулаком о землю. – Не может быть! Неужели мы опоздали? Но как, ведь это должно было подействовать!

Верещагин закрыл глаза. Голова его безвольно мотнулась в сторону, он лежал теперь совершенно неподвижно.

– Лунный Волк – очень сильный колдун, бороться с ним трудно, – с сочувствием выговорил молодой вождь.

Нестор Васильевич глянул на индейца, глаза его сверкнули.