В.В. Тетрадь с рисунками на полях

Проводник, все еще направлявшийся в сторону Загорского, немедленно застрял в гуще перепуганных пассажиров, как рыба застревает в сетях. Нестор Васильевич подумал, что идея его оказалась не такой уж и хорошей, теперь ему самому будет трудно пробраться сквозь толпу. К счастью, этого не потребовалось. Из ближнего к нему купе вынырнул Верещагин и, устремив на Загорского обеспокоенный взгляд, спросил:

– Горим?

– Что вы тут делаете? – рявкнул коллежский советник. – Я же велел сидеть в купе и никому не открывать!

Верещагин открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Загорский не стал его слушать, а взял за плечо и с силой поволок за собой. Опешивший от такого напора художник не сопротивлялся.

Спустя минуту Загорский стоял напротив купе мисс Остин и слушал сбивчивые объяснения художника. Да, его действительно вызвал из купе проводник. Оказывается, в этом же поезде ехал его восторженный поклонник, который узнал Верещагина, когда они обедали в ресторане. Однако он постеснялся подойти к художнику у всех на глазах и потому дождался, пока тот вернется в купе и только затем попросил проводника вызвать его наружу.

– Почему же он сам вас не вызвал? – спросил Загорский, который, поняв, что Верещагин жив и здоров, очень быстро успокоился.

– Вероятно, по той же причине – он постеснялся.

Нестор Васильевич в ответ хмыкнул: подумайте только, постеснялся! Они в Америке, а здесь скромность не входит в число национальных добродетелей. Впрочем, бог с ними, с добродетелями – что нужно было этому не в меру восторженному поклоннику?

– Да ровным счетом ничего, – отвечал Верещагин. – Он выражал восхищение моей живописью и хотел поговорить со мной об искусстве. Я посчитал неудобным ему отказать, и мы отправились в его купе – чтобы не беспокоить мисс Остин.

Загорский покачал головой. Вот уж, истинно, художники подобны малым детям. Сделал комплимент – и бери их голыми руками. Как, к слову сказать, выглядел этот странный господин?

– Как выглядел? – художник на миг задумался, потом посмотрел на Загорского с интересом. – Знаете, он выглядел крайне необычно.

Нестор Васильевич хмыкнул: вот как? А проводник говорил, что он выглядел, напротив, очень обыкновенно. Верещагин, услышав такое, почему-то обрадовался. Совершенно верно! А вся его необычность как раз и состояла в его вопиющей обыкновенности. Он живописец и уже в силу самой профессии обладает хорошей памятью на лица. Однако вспомнить физиономию мистера Джорджа – так он представился – очень нелегко. Лицо у него было… как бы это поточнее выразиться? – как старый пятак! Именно пятак, притом бывший в употреблении, стертый, рисунок на котором почти неразличим. В нем была какая-то магия, которая словно накрывала лицо невидимым флером и не позволяла отчетливо разглядеть его черты. Но, разумеется, он может его описать, хотя проще было бы нарисовать, рука припомнит сама.

– Ладно, – сказал Загорский, – рисовать будем завтра. А, может быть, и не придется, я просто схожу и посмотрю, что это за фрукт. Может быть даже, перекинусь с ним парой слов. Сейчас, во всяком случае, я туда не пойду, я и так уже переполошил половину поезда, отыскивая вас. Так что за вашего Джорджа возьмемся завтра с утра.

Верещагин, однако, считал это совершенно лишним. По его словам, мистер Джордж был человек совершенно мирный и безопасный, истинный поклонник изобразительного искусства, он таких повидал немало на своем веку. Правда, в Америке они имеют несколько своеобразный характер. Так, в прошлый приезд один из таких поклонников купил у него картину, тысяч, кажется, за восемь, однако не поместил ее у себя в гостиной, как следовало ожидать, а стал возить по всей Америке, демонстрируя за деньги в разных городах, куда не смог или просто не успел приехать Верещагин. В результате меньше чем за год он заработал на ней что-то около сорока тысяч и был очень доволен своей предприимчивостью. «Искусство должно приносить деньги своим владельцам», – говаривал этот деятельный господин.

Наконец, видя, что ни Верещагину, ни Мэри как будто ничего не угрожает, Загорский вместе с Ганцзалином отправились в свой вагон. Коллежский советник, впрочем, еще раз строжайшим образом предупредил художника, чтобы тот не открывал двери и не впускал в купе никаких поклонников. Верещагин клятвенно обещал ему полное послушание, на чем они и разошлись по своим купе.

На следующее утро Загорский, оставив Ганцзалина охранять мисс Остин в ее купе, вместе с художником отправился искать вчерашнего мистера Джорджа. Однако в купе того не оказалось, а соседи по вагону заявили, что он еще рано утром сошел с поезда.

Услышав такое, Загорский помрачнел.

– Неужто вы думаете, что и Джордж – один из наших супостатов? – спросил его Верещагин.

Коллежский советник был в этом почти уверен.

– Но сколько же их, в таком случае? – изумился живописец.