В.В. Тетрадь с рисунками на полях

– Если детектив Картер встретился на нашем пути не случайно, а следил за нами, их может быть сколько угодно, – отвечал Нестор Васильевич. – Это агентство Пинкертона, в нем тысячи агентов и десятки тысяч осведомителей, это государство в государстве, которое за хороший профит может пойти на любое преступление.

– Но ведь они должны охранять закон, охранять интересы государства! – Верещагин никак не мог поверить в злонамеренность пинкертонов.

Загорский на это сухо отвечал, что они охраняют только интересы тех, кто платит им деньги. Сам Пинкертон в молодости примыкал к чартистам, то есть к защитникам рабочего класса. Однако это не помешало ему, создав свое агентство, бороться с забастовочным движением в Америке – просто потому, что хозяева предприятий платили ему за это хорошие деньги. Руководителей стачечных комитетов запугивали, калечили и даже убивали – и в этом во всем винили именно пинкертонов. Дошло до того, что Конгресс лишил агентство государственного финансирования, был даже принят специальный антипинкертоновский закон, согласно которому государство не могло пользоваться услугами частных детективов.

– Но детективное агентство Пинкертона – по-прежнему чудовищная по своей эффективности машина, – закончил Загорский. – Сказать по чести, я удивлен, почему с нами до сих пор обходились так мягко, вместо того, чтобы вытрясти из нас все наши тайны вместе с жизнью.

– Все агентство не будет за нами охотиться, – проворчал Ганцзалин. – Сколько детективов может за нами следить? Ну, два, ну, три от силы. Если врагов мало, с ними всегда можно справиться. Как говорится, и не таким козлам рога лома…

Закончить эту сакраментальную фразу он не успел, в дверь купе постучали. Стук был громкий и решительный. Ганцзалин мгновенно выхватил кольт.

– Спрячь, – велел Загорский.

– А если там убийца?

– Убийцы не приходят с утра пораньше и не стучат так громко.

Нестор Васильевич поднялся и дивана и открыл дверь. На пороге стояла Мэри. Вид у нее был решительный, зеленые глаза сияли воинственным огнем.

– Господа, – сказала она, – я требую объяснений! Скажите, наконец, что здесь происходит?!

Глава одиннадцатая. Рандеву у президента и другие неприятности

Мистер Генри Макдона, адвокат, сидел в мягком кожаном кресле в прохладном лобби отеля и поглядывал на часы. Элегантная седина, узкий, решительно сжатый рот, чуть прищуренные карие глаза – Макдона был стопроцентным американцем и, казалось, всем своим видом являл безусловное торжество бизнеса над всеми остальными явлениями под американским солнцем.

В действительности же настроение у него было нервное, взвинченное – его не радовало ни мягкое кресло, ни уютный гостиничный вестибюль, на даже зимнее солнце, ненадолго выглянувшее из-за облаков. Больше всего на свете Генри Макдона не любил ждать. Однако русский художник Верещагин, с которым у него назначена была встреча, опаздывал на эту встречу совершенно безбожно.

Ох уж эти художники, раздраженно думал Макдона, и в особенности – русские, и в особенности – этот несносный Верещагин! Так ведь можно ждать до Второго пришествия Господа нашего Иисуса Христа и ничего при этом не дождаться.

Вставал естественный вопрос: чего ради такой серьезный и влиятельный человек, как Макдона, сидит и ждет русского художника, каких в России, вероятно, хоть пруд пруди? Почему попросту не встать, не уйти и тем самым не проучить дерзкого выскочку, который заставляет ждать его, самого Макдону?

Ответ был прост: Верещагин был очень популярен в Америке, и Макдона, бывший его доверенным лицом, уже заработал на нем немало денег и намеревался заработать в ближайшем будущем еще больше. Впрочем, это было не так просто, как он надеялся. Лет десять назад, когда Верещагин в первый раз явился в Америку со своими картинами, Макдона устроил ему грандиозный аукцион. Тогдашний президент Ассоциации американских художников Саттон, по приглашению которого и приехал Верещагин, предложил проверенный способ поднять цены на его картины. Для этого требовалось, во-первых, распустить слухи, что некоторые картины Верещагина уже были проданы за пятьдесят-шестьдесят тысяч долларов, во-вторых, нанять фиктивных покупателей, которые во время торга взвинчивали бы цены. Хитроумные американские толстосумы, способные обвести вокруг пальца самого Сатану, чрезвычайно простодушны и доверчивы во всем, что касается искусства. Если им скажут, что картина такого-то стоит пятьдесят тысяч, а через десять лет принесет в десять раз больше, они будут верить в это сильнее, чем в святое причастие.