Валерий Гаврилин

Письмо это было отправлено 9 января 1981 года, но и спустя много лет история ничем не завершилась. Известно также, что Гаврилин думал сделать исполнительницей И. П. Богачёву, в своей заметке об этой певице он написал, что в «Свадьбе» она исполнит сразу две роли — молодой женщины и глубокой старухи[212]. Но замысел опять же не был осуществлён. Вместе с тем Альбина Шульгина восстановила либретто. В архиве сохранился прозаический текст, написанный в духе сказа. Для него типично вкрапление поэтического в повествовательное. А сюжет «Свадьбы» вписывался в круг традиционных гаврилинских тем, связанных с переживаниями героиней трагической любви.

Думается, текст Шульгиной — уникальное творение в народном духе, к тому же одно из немногих свидетельств, имеющих отношение к утерянному шедевру Мастера. Приведём его полностью.

История «Свадьбы» такова: «Тут и научила меня одна женщина, старуха старая. Это, говорит, ничего, что он на тебе не по сердцу женится, а по совести, не по любви берёт, а по жалости. Это, говорит, превозмочь можно. Совесть-то сердца могучее, жалость-то любви горючее. Ты, говорит, девушка, в первую брачную ночь положи под подушку аржаные колосья. Как в колосе зёрнышко к зёрнышку, так пойдут у вас дети, сынок к дочушке. Тут уж никуда не денется. Дети-то и сердце и совесть, и любовь и жалость. Истинно тебе говорю. Вот пошла я от неё и запела. На завтра свадьба моя была назначена. А жениха своего я с детства любила, с глупого ясного возраста. Да и он меня, сироту, жалел. Никому, говорит, тебя в обиду не дам, ни злым людям, ни себе самому. И клятву дал. А с той-то, с соперницей, ничего у него и не было. До речки вместе прошли, на мосту постояли да на зарю поглядели, что за беда! Уж и свадьба была! Траву у крыльца до корней вытоптали. Половицы в избе в дуги выгнули. Подружки от песен обезголосели. Вот разошлись гости. Унесли песни. Стала я мужа ждать. Сердце колотится, голова по подушке перекатывается, под подушкой аржаные колосья шуршат. А его всё нет и нет. Вышла я, — а он на мосту стоит, на зарю глядит. Тут пошла я от него и заплакала. Одна слеза скатилась, другая воротилась, третья слеза в землю канула. Слеза в землю канула, а я горе спрятала. И стали мы с ним четой жить. Тут и дети пошли как положено. Как в колосе зёрнышки, сыновья да дочушки. Только вот горе — как заря займётся, он на мосту стоит, на зарю глядит. Тут уж я взмолилася — ой, говорю, да погасни ты, заря, дотла выгори, до чёрной черноты, до пустой пустоты. Чтобы он на мосту не стоял, да на тебя не глядел! Тут он мне и говорит — что ж ты, глупая! Экая беда на мосту постоять, на зарю поглядеть. Всё равно ведь совесть сердца могучее, жалость любви горючее. В том я тебе и клятву давал. Вот стоим мы на мосту. А по берегу чужая свадьба катится. Три свахи впереди едут. Первая та, что сосватала, вторая та, что косу расплела, а третья та, что постель постилала… А речка-то под мостом светлая, а заря-то на небе огненная, а он на мосту стоит, да на зарю глядит!» [46].

От работы над «Свадьбой» отвлекали факторы разные — и нездоровье, и другие заказы, как интересные, так и неинтересные. Например, в 1983-м позвонили как-то из Москвы и предложили написать музыку к спектаклю, посвящённому 1000-летию Крещения Руси. Гаврилин в тайне надеялся, что об этой идее все позабудут и ничего писать не придётся. Потому что над ним «висели» и «Пастух и пастушка», и «Свадьба», и второй «Вечерок», и «Утешения», и… Ожидания оправдались: спектакль в Большом театре не состоялся по неизвестным причинам.

А насчёт Рубцова, которого упоминает Наталия Евгеньевна, — он тоже числился в ряду проектов. Замысел Хорового действа с симфоническим оркестром на стихи Н. Рубцова (работал над ним в 1981–1999 годах) родился из огромной любви к его поэзии.

В интервью от 11 марта 1993 года Валерий Александрович отмечал: «Я восхищаюсь творчеством этого поэта. Рубцов всё-таки великий поэт. С каждым годом убеждаюсь в этом больше и больше. Его дарование необъяснимо. Это от Бога. Такой молодой человек — и такие глубокие чувства, прозорливость, пророчество. Завидую тем, кто пишет музыку на его стихи. У меня просто рука не поднимается. Есть два поэта, на стихи которых очень бы хотел написать музыку, — Пушкин и Рубцов. Хотел бы, но очень боюсь» [19, 346].

10 апреля 1998 года к Гаврилиным приехали В. Васильев и А. Белинский. Обсуждали возможные спектакли: по Л. Андрееву («Иуда Искариот»), по И. Бунину («Тёмные аллеи», лирический спектакль) и по Н. Рубцову. О последнем Гаврилин своим собеседникам рассказал: «Не по стихам, а по легендам о нём. Одна из них — о том, как они поехали на рыбалку, вспоминает В. Астафьев. Расположились у подножия холма. Солнце сияет. Рубцов исчез куда-то. И вдруг видят Рубцова: он спускается с холма в лучах солнца. Сияние всё шире и шире, он подходит к ним и начинает читать стихи. Такие стихи, что у них слёзы на глазах. Потянулись к стаканам; солнце зашло, и никто не смог вспомнить эти стихи. И сам Рубцов их забыл. Снизошло Божественное и ушло» [21, 553–554].