Валерий Гаврилин

Споры вокруг стиля Гаврилина не утихли и сегодня. Но будем откровенны: так ли много экспериментаторских опусов, демонстрирующих, прежде всего, техническую подкованность их создателей, повсеместно звучит в концертных программах на радость публике? Нет, большинство произведений такого рода осталось в прошлом, подобно всем мимолётным веяниям моды (увлеклись — изобрели — позабыли). Некоторые, впрочем, сохранились как действительно поразительные композиторские находки: они и теперь пользуются популярностью, но по большей части всё-таки в узких музыкантских кругах.

Произведения Гаврилина, как и Свиридова, понятны и близки публике самой разной — и профессиональной, и любительской, они исполняются по всему миру и узнаются с первых тактов. Слушатель порой может не помнить автора «Мамы», но песню вспомнит. Он может забыть, кто написал «Время, вперёд», но музыку узнает.

Такова и «Русская тетрадь» — сочинение, продолжившее и развившее тему первой «Немецкой тетради», — тему неразделённой любви, трагического одиночества. Главное его отличительное свойство (которое во многом и способствует моментальной узнаваемости почерка) состоит в акцентировании национального своеобразия музыкального языка.

Истинная народность произведений Гаврилина наследует традициям великих классиков русского музыкального искусства. И хотя автор «Тетрадей» заимствовал отдельные черты стиля второй половины XX века, в целом ему остались чужды наиболее распространенные тенденции этого периода — авангардизм, экспериментаторство и пр. А потому в истории отечественной музыки ему (как и Свиридову) принадлежит особая роль — роль хранителя и продолжателя традиций русской национальной культуры.

Возможно, в далёких 1960-х автор «Русской тетради» ещё не в полной мере осознавал всю значимость совершённого им открытия. Он просто ощутил, «как из глубины души стали, сначала робко, потом всё явственней, выплывать мелодии, звуки, краски родной Вологодчины. Ведь в детстве я застал в деревне и посиделки, и старинные обряды, и песни, и даже хорошие кулачные бои! И всё это вдруг ожило, стало заполнять меня, волновать, радовать настолько остро, что я неожиданно почуял, что твёрдо стою на вологодской земле, как то дерево, что корнями врастает в почву русскую. И вот тогда я написал своё первое, на мой взгляд, настоящее произведение — «Русскую тетрадь». Сейчас оно кажется мне несколько наивным, но оно дорого мне потому, что состоялось из-за радостного удивления, открытия своего «я», от внезапно нахлынувшего чувства родства с Родиной. Так это было со мной» (19, 292].

Очерк 10

А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ…

Комната в коммунальной квартире: «просторная, с балконом, с которого были видны сверкающая зыбь Фонтанки, её мосты (с дальними клодтовскими конями), цирк напротив, Инженерный замок, далее Летний сад, Нева… Сплошная красота!»[108]

Однако жить в этой красоте пришлось впятером, шестым был рояль «Мюльбах», взятый напрокат. Сыну Андрею исполнилось два года. Остро обозначился вопрос — отдавать ли в ясли. Сидеть с ребёнком теперь было некому: Клавдия Михайловна по семейным обстоятельствам вынуждена была уехать. Поэтому на пороге появилась Ольга Яковлевна: ради внука она бросила работу в Опочецком народном театре и перебралась в Ленинград. Вместе с Гаврилиными жила и бабушка Наталии Евгеньевны. В общем, условия по-прежнему оставались трудными: и места мало, и денег не хватает.

Чтобы не будить по утрам сына, Гаврилин занимался в консерватории. Конечно, бытовые трудности не всегда позволяли ему серьёзно и продуктивно работать. «Однажды мне позвонила мама и сказала, что Валерий взял свой чемоданчик и ушёл, ни слова не говоря, — рассказывала Наталия Евгеньевна. — Помню, как пришла в кабинет к своей подруге и рыдала, повторяя: «Он ушёл». Подруга как могла успокаивала меня. Успокоения не было. А когда пришла домой, то в передней услышала звуки рояля, раздававшиеся из нашей комнаты. Какое счастье!» [21, 82].

Положение опять спасла Ольга Яковлевна. Её пригласили на должность режиссёра Народного театра города Сланцы. Туда она перевезла свою маму, а позже забрала и внука. На тот момент его уже отдали в детский сад в Ленинграде (сентябрь 1963 года), но дело не пошло: маленький Гаврилин постоянно болел. Зато на новом месте, в новом детском саду частые простуды прекратились, — семейство зажило спокойно.

На лето уезжали в грибные и земляничные края — в деревню Переволок на реке Нарве. Там, на противоположном берегу — Эстония, «оттуда приплывали на лодках рыбаки с копчёной рыбой, а местные каждый день нам продавали то линей, то щук, то сомов. Наши хозяева держали корову, а значит, мы были обеспечены и молоком, и творогом. <…> Надо сказать, что летние месяцы, если только это не было связано с работой, были для Валерия «святыми» — он проводил их с семьёй», — вспоминала Наталия Евгеньевна [21, 83].