Варвара выступает в поход

– Но… – не настолько он мне близок, чтобы ещё и отхожее ведро на глазах!

– Могу отвернуться, если станет легче. Но вообще на этой службе может быть всякое. Понимаешь?

– Понимаю. Привыкну.

Правда, потом он не то, что отвернулся, а даже и вовсе вышел. Я воспользовалась этим, разделась до рубахи и умылась, и даже вообще немного помылась над тем ведром – как кошка лапой, но лучше, чем ничего. И забралась в постель.

Постель была сыровата, и сена там не было – деревянная кровать, на ней постелено что-то, довольно тонкое. Вместо подушки – скатанный кусок одеяла? Какой-то ткани? И шерстяное одеяло сверху. Но простыни тонкие, льняные, приятные к телу.

Стоило мне лечь – и я провалилась в сон. Правда, услышала, как вернувшийся Лео мостится рядом. Кажется, он обхватил меня и привлёк к себе, ну да мне было без разницы – я спала.

29. Куда ночь, туда и сон

Я снова дома, радость-то какая! Мой подъезд, лифт, дверь в квартиру распахивается всё равно что сама. Ура, я нормально помоюсь и нормально оденусь! И высплюсь на своей кровати! И выпью таблетку, а то голова что-то разболелась. Но что тут делают Кристинка, тётя Оксана и Кристинкин Петя? Кто их вообще сюда пустил?

Кристинка ходит по квартире и суёт свой нос везде.

– Вообще даже ремонт можно не делать, так въехать, – говорит она. – Петя, на субботу заказывай машину перевозить мебель.

– Куда её тут ставить-то, – бурчит Петя.

– Мы подумаем. Вот этот шкаф явно лишний, – она кивает на мои книги. – Его нужно продать вместе со всем содержимым.

– Кому сейчас книги-то нужны, подумай, – вступает тётя Оксана. – Никому ты их не продашь, только выбросить. Ну, может, какая библиотека возьмёт, здесь ещё от Миши неплохая подборка осталась.

Миша – это мой папа, он всю жизнь проработал в университете. И чего это они тут раскомандовались, и вообще разинули рты на чужое имущество? А не пошли был они… далеко?

– Ну вот сама займись, хорошо? И одежду Варину тоже нужно раздать. Хотя что там за одежда-то, но на благотворительность, наверное, возьмут, – морщит нос Кристина. – Еле нашли, в чём похоронить, чтоб не стыдно!

Я хочу орать, но не могу произнести ни слова, будто кто-то магически запретил мне говорить. Кого похоронить? Меня похоронить?

За Кристиной я следую в большую комнату, и там меня как магнитом притягивает документ на столе. Читаю: свидетельство о смерти. Лискина Варвара Михайловна, тысяча девятьсот восемьдесят первого горда рождения. И дата – тот день, когда мы поругались с Кристинкой и я пошла за хлебом…

Был бы голос – я б завыла. Но голоса нет, и я по-прежнему молча следую за двоюродной сестрой – а она ковыряется во всех шкафах, в моих любимых вещах, говорит о них как о ненужном балласте, от которого следует поскорее избавиться.

Лёгкая боль, сопровождавшая меня с первого же момента, как я вошла к себе домой, становится невыносимой. Меня рвёт на тысячу кусков, и я… прихожу в себя в каморке у Вороны.

Что? Я опять здесь? Только почему я и тут болтаюсь под потолком? А кто здесь ещё?

А ещё здесь Барбара – лежит и не может пошевелиться. Это она, несомненно, она. Я же смотрю во все глаза.

Темноту рассеивает свет магического шара, Барбару придавливает здоровенное мужское тело. Уж на что она не дюймовочка, но – мужик велик, сволочь такая. Он поднимается, отряхивается… и видит, что она смотрит на него, не сводит глаз. Во взгляде – лютая ненависть.

– Очнулась, стерва? Так вот, получи, – говорит он тихо-тихо. – Не всё тебе над людьми измываться, нужно и с тебя что-то поиметь, – он тянется к спущенным штанам, наверное – хочет надеть.

Барбара поднимает руку, очевидно собирается с силами и даёт ему пощёчину, да не простую, у него на щеке мгновенно появляются ожоги.

– Ах ты ж, – он бьёт её – тоже по щеке, а смотрящая сверху я забываю дышать.

Роется в сумке, достаёт какой-то флакон и разжимает ей зубы. В горло льётся вязкая жидкость, глаза Барбары закатываются.

Голова заваливается на бок, и она смотрит в стену невидящим взглядом. Мужик тоже смотрит… но вдруг меняется в лице, отшвыривает флакон и принимается хлестать её по щекам.

– Не смей умирать, ясно тебе? Живи и мучайся, поняла? Сейчас, так я и дал тебе подохнуть! Рано ещё!

Но голова мотается из стороны в сторону, дыхания не слышно, да его и нет.

Мужик, забыв про спущенные штаны, снова роется в сумке, и достаёт кристалл на цепочке. Начинает водить им над неподвижным лицом.

– Оживай… оживай, дрянь, ведьма, кому сказал…

Не происходит ничего. Тогда он добывает где-то в недрах одежды иглу и протыкает себе палец, и намазывает кровью поверхность кристалла. Тот начинает светиться и отбрасывать блики во все стороны. Светится, светится… луч достигает меня, так и смотрящей с потолка, и я ощущаю удар.

И больше не ощущаю ничего.

… Я проснулась в темноте. У меня болело всё – голова, сердце, что-то ещё внутри. Пустота подступала и хватала за горло. Я ревела.

– Эй, ты чего? – шёпот сбоку.

Точно, я ж не одна. Я ж с этим, как его, Лео.

– Сон… дурной… приснился, – говорю я.