Вечер и утро

Он хотел прибыть в Кум сразу после мидсоммера, когда в городе окажутся Уинстен и Дегберт, если они будут следовать своему привычному распорядку. Олдред поставил себе целью разузнать, чем занимаются порочные двоюродные братья, и выяснить, связаны ли их городские похождения каким-либо образом с тайной Дренгс-Ферри. Конечно, настоятель строго-настрого велел ему прекратить расследование и более не лезть в это дело, однако Олдред отнюдь не собирался подчиняться.

Монастырь в Дренгс-Ферри произвел на него настолько неизгладимое впечатление, что Олдред чувствовал себя оплеванным и поруганным. Как можно гордиться тем, что ты — человек Божий, если другие люди, носящие такое же, как у тебя, облачение, ведут себя как распутники? Дегберт и его приспешники своими поступками оскверняют все, во что монах верил. Поэтому он был готов нарушить клятву послушания ради того, чтобы прикрыть эту обитель разврата и нечестия.

Отправившись в путь, он всю дорогу изводился дурными предчувствиями. Как ему узнать, чем занимаются в городе Уинстен и Дегберт? Можно, конечно, проследить за ними, но вдруг они засекут слежку? Хуже того, в Куме хватало домов, куда доступ человеку Божьему был заказан. Уинстен и Дегберт вполне могли посещать такие дома незаметно, а то и вовсе не обращать внимания на досужую молву, но Олдреду было просто невозможно выдать себя за завсегдатая подобных заведений, так что его мгновенно бы опознали — и тогда монаха ожидали бы самые разные неприятности.

Путь вел через Дренгс-Ферри, поэтому Олдред решил попросить помощи у Эдгара.

Прибыв в деревню, он сначала отправился в монастырь, куда вошел с высоко поднятой головой. Олдреда там и раньше не слишком-то привечали, а теперь возненавидели, чего нисколько не скрывали. В этом не было ничего удивительного. Он пытался распустить монастырь, лишить местных священников привычного уюта и праздности; вряд ли они такое простят. Милосердие и прощение относились к тем многочисленным христианским добродетелям, которых эти люди не придерживались. Все же Олдред настоял на том, чтобы они оказали ему гостеприимство, положенное для духовенства. Он не собирался прятаться в таверне, не ему должно быть стыдно. Это Дегберт со своими священниками погряз во грехах и предавался занятиям, оскорбившим архиепископа Кентерберийского, это они должны забиваться в углы и смотреть в пол. Они по-прежнему в монастыре только потому, что за них горячо вступился епископ Уинстен, а по какой тайной причине тот их защищал, Олдред и стремился выяснить.

Он не хотел рассказывать, что едет в Кум и будет в городе одновременно с Уинстеном и Дегбертом, поэтому прибегнул ко лжи во спасение и невинно сообщил, что якобы направляется в Шерборн, городок в нескольких днях пути от Кума.

После унылого ужина и скоротечной службы собеседования[35] Олдред отправился на поиски Эдгара. Он нашел юношу возле таверны: Эдгар сидел на скамье и качал на коленях младенца. В последний раз до этого они виделись, когда Рагна одолела епископа Уинстена в Оутенхэме.

Эдгар как будто искренне обрадовался Олдреду, а монах опешил при виде младенца.

— Неужели твой? — спросил он растерянно.

Эдгар с улыбкой покачал головой:

— Нет, это дочка моих братьев. Ее зовут Уинсвит, если по-домашнему, то Уинни. Ей почти три месяца. Красавица, правда?

Для Олдреда девочка ничем не отличалась от всех прочих младенцев — круглолицая, лысая, как священник, слюнявая и совсем не привлекательная.

— Да, красавица, — ответил он, покривив душой. Это была его вторая ложь за сегодня, и ему предстояло долго отмаливать сей грех.

— Что привело тебя сюда? — поинтересовался Эдгар. — Вряд ли ты приехал полюбезничать с Дегбертом.

— Найдется местечко, где мы можем поговорить, не опасаясь, что нас подслушают?

— Идем, я покажу тебе свою пивоварню, — Эдгар тут же встал. — Погоди, ладно? — Он скрылся в таверне и быстро вернулся, уже без младенца.

Пивоварня стояла неподалеку от реки, чтобы за водой не приходилось бегать невесть куда, причем, как полагалось, здание поставили так, чтобы все отходы уносило течением. Так было заведено во всех прибрежных поселениях.

Крыша пивоварни была из дубовой черепицы.

— Помнится, ты хотел делать каменную крышу, — заметил Олдред.

— Хотеть мало, — беззаботно отозвался Эдгар. — Выяснилось, что камень никак не порезать на плитку нужной толщины. Куски выходили то слишком толстые, то чересчур тонкие. Пришлось отказаться. — Он усмехнулся. — Впредь я запомню, что придумать — это полдела, надо еще осуществить придуманное.

Внутри сильно пахло заброженным суслом, запах шел от большого бронзового котла, подвешенного над квадратным очагом с каменными стенками. Пустые бочонки и мешки с зерном стояли в отдельном помещении. Каменный пол был чистым.

— Прямо дворец! — восхитился Олдред.

Эдгар улыбнулся:

— Главное, что не сгорит. Ладно, что такого важного ты хотел обсудить наедине? Не терпится узнать.

— Я еду в Кум.

Эдгар сообразил сразу:

— Уинстен и Дегберт отправятся туда через несколько дней.