Вечер и утро

Он покинул церковь и двинулся на кладбище, к могиле матушки. Молодая трава вокруг ярко зеленела. Эдгар встал в изножье могилы и сложил руки так, словно пришел помолиться.

— Я не знаю, как мне быть, мама.

Закрыв глаза, он вообразил, что матушка, живая и здоровая, стоит напротив и задумчиво слушает.

— Если я пойду на суд, нас всех выселят.

Эдгар знал, что матушка не ответит. Однако она присутствовала в его памяти, а ее дух наверняка витал поблизости, так что с нею все-таки можно было пообщаться, если попросту открыть разум.

— А ведь мы как раз обзавелись излишками, — продолжал он. — Появились деньги на одеяла, обувь и говядину. Эрман и Эдбальд много трудились, они заслуживают награды.

С этим она точно была согласна.

— Если уступлю Итамару, я помогу епископу-злодею избежать правосудия. Уинстен снова примется за свои черные дела. Вряд ли ты захочешь, чтобы так вышло.

Вот и все, яснее, пожалуй, не скажешь.

Словно наяву, он услышал голос матушки:

— Семья важнее всего. Позаботься о своих братьях.

— Значит, не помогать Олдреду?

— Верно.

Эдгар открыл глаза:

— Я знал, что ты так скажешь.

Он было повернулся, чтобы уйти, но тут матушка прибавила:

— Или можешь кое-что придумать.

— Правда?

Ответа не последовало.

— Да что я могу придумать? — воскликнул он.

Матушка не ответила.

* * *

Элдормен Уилвульф навестил аббатство Ширинга.

Олдреда вызвал из скриптория запыхавшийся послушник.

— Здесь элдормен! — выпалил он.

На миг Олдред испугался.

— Хочет видеть тебя и настоятеля Осмунда!

Олдред состоял в аббатстве еще с тех пор, как элдорменом был отец Уилвульфа, и он не мог припомнить, чтобы кто-либо из них ранее посещал обитель. Что ж, все меняется… Монаху потребовалось мгновение-другое, чтобы выровнять дыхание и унять сердцебиение.

Он догадывался о причинах появления элдормена. О вторжении людей шерифа в монастырь Дренгс-Ферри судачили по всей округе, если не по всему западу Англии. Вдобавок нападение на Уинстена Уилвульф, его брат, точно воспринял как личное оскорбление.

Не исключено, что для Уилвульфа главной занозой был именно Олдред.

Как и все могущественные люди, элдормен делал многое, оберегая свою власть. Но зайдет ли он настолько далеко, чтобы угрожать монаху?

Люди должны видеть в элдормене справедливого судью, иначе они перестанут его уважать. А без уважения он не сможет добиться того, чтобы его решения исполнялись. Вообще элдормену было трудновато кого-то к чему-либо принуждать: он располагал, разумеется, немногочисленными телохранителями, способными подавить незначительное неповиновение, и мог созвать войско — хотя это уже подразумевало немалые хлопоты и расходы — против викингов или валлийцев, но вряд ли он готов к постоянному недовольству и непослушанию тех, кто разуверился в своем господине. На элдормена должны равняться. Если Уилвульф нападет на Олдреда, будет ли это означать, что личное для него важнее?

К горлу подкатил ком, и Олдред судорожно сглотнул. Затевая расследование против Уинстена, он сознавал, что выступает походом на безжалостных людей, и твердил себе, что таков его долг. Однако рисковать приятнее на словах, а теперь ему предстояло познать последствия своего выбора.

Он захромал вверх по лестнице. Нога все еще болела, особенно при ходьбе. Расплавленный металл рассекал плоть похуже ножа.

Таких особ, как Уилвульф, ждать у двери не заставляли. Элдормена провели в келью Осмунда. Его желтый плащ выглядел дерзким вторжением мирского в святость серо-белого монастыря. Элдормен стоял у кровати настоятеля, широко расставив ноги и подбоченившись, словно показывая, что намерен драться насмерть.

Осмунд оставался прикованным к постели. В ночном колпаке, явно напуганный, он смотрелся почти смешно.

Олдред постарался притвориться хладнокровным.

— Добрый день, элдормен, — поздоровался он бодро.

— Заходи, монах, — сказал Уилвульф, как если бы он был у себя дома, а монахи пришли к нему. С ноткой язвительности в голосе он добавил: — Полагаю, это мой брат поставил тебе синяк под глазом.

— Спасибо за заботу, — ответил Олдред, намеренно избрав слегка снисходительный тон. — Если епископ Уинстен во всем сознается и станет молить о прощении, Господь простит ему эту жестокость.

— Его вывели из себя!

— Всевышний не принимает таких оправданий, элдормен. Иисус заповедал нам подставлять другую щеку[37].

Уилвульф раздраженно хмыкнул:

— Ладно. Я крайне недоволен тем, что произошло в Дренгс-Ферри.

— Я тоже, — откликнулся Олдред, переходя в наступление. — Настолько гнусное злоумышление против короля! Не говоря уже об убийстве Годвина, воина королевского шерифа.

— Замолчи, Олдред, — хмуро велел настоятель. — Не перебивай элдормена.

Дверь открылась, и в келью вошел Хильдред.

Уилвульф явно начал злиться.

— Я не звал тебя, — прорычал он. — Ты кто такой?

Осмунд ответил вместо казначея:

— Это наш казначей Хильдред, которого я назначил исполнять обязанности настоятеля на время своей болезни. Он должен услышать все, что ты хочешь нам сказать.