Вечер и утро

— С ним монастырь обрел бы благополучие.

— Нисколько не сомневаюсь.

Деорман не сказал «нет», но явно подразумевал что-то нехорошее, и оставалось ждать, когда он раскроет причину такого отношения.

— Сколько монахов в твоем монастыре? — спросил Деорман мгновение спустя.

«Тянет время», — подумал Олдред.

— Восемь, считая меня.

— И все ли они хорошие люди?

— Разумеется.

— Видишь ли, о вашей обители ходят разные слухи.

«Вот оно, — сказал себе Олдред, ощущая, как в груди разгорается пламя гнева. — Уймись, надо сохранять спокойствие».

— Слухи? — повторил он вопросительно.

— Они самые. Людишки болтают, что у вас там оргии с рабами и прочие непотребства.

— Я догадываюсь, от кого ты это слышал, — процедил Олдред. Безумно хотелось кричать от ярости, но он справился с собой и негромко пояснил: — Несколько лет назад я вывел на чистую воду влиятельного человека, совершившего тяжкое преступление, и меня до сих пор за это наказывают.

— Вот как?

— Да, распространяя подобную клевету.

— С твоих слов выходит, что все эти оргии — преднамеренная ложь?

— Уж поверь, тан, монахи из обители в Дренгс-Ферри строго следуют Правилу святого Бенедикта. У нас нет ни рабынь, ни наложниц, ни катамитов[42]. Мы истово блюдем обет целомудрия.

— Гм…

— Я не прошу поверить мне на слово. Побывай у нас сам, желательно не предупреждая заранее. Ты застанешь нас врасплох и увидишь такими, какие мы есть. Каждый день мы трудимся, молимся и спим. Мы пригласим тебя разделить нашу трапезу из рыбы с овощами. Ты сам увидишь, что у нас нет ни прислуги, ни рабов, ни каких-либо предметов роскоши. Наши молитвы чисты и не отягощены прегрешениями.

— Там посмотрим. — Деорман вроде бы проникся отповедью приора, но вот удалось ли Олдреду переубедить тана? — Ладно, пора и отобедать.

За столом Олдреда усадили с семьей Деормана и старшими слугами. Рядом с ним села хорошенькая молодая женщина, которая попыталась вовлечь приора в кокетливую беседу. Он отвечал вежливо, но оставался равнодушным к ее уловкам, догадываясь, что его проверяют. Тан поторопился с проверкой: надо было сажать приора вместе с очаровательным юношей, тогда Олдреду пришлось бы куда труднее.

Кормили сытно и вкусно — подали молочного поросенка с весенней капустой, а вино наливали крепкое. Как всегда, Олдред ел мало, а к вину почти не притронулся.

Под конец обеда, когда слуги стали уносить посуду, Деорман объявил свое решение:

— Я не уступлю тебе Саутвуд, но дам два фунта серебра на молитвы за душу Годгифу.

Олдред отлично понимал, что не следует выказывать разочарование:

— Мы ценим твою доброту, тан. Смею заверить, что Господь непременно услышит наши молитвы. А может, сойдемся на пяти фунтах?

Деорман засмеялся:

— Пусть будет три, чтобы вознаградить тебя за настойчивость, но больше ты ничего просить не станешь.

— Прими мою благодарность. — Олдред наклонил голову, скрывая заодно переполнявшее его возмущение. Он мог бы получить гораздо больше, но клевета Уинстена лишила его этой возможности. Даже если Деорман не верит тем гнусным слухам, они дали тану повод поскупиться.

Казначей Деормана достал деньги из сундука, и Олдред спрятал монеты в седельную сумку.

— В одиночку с такими деньгами ездить опасно, — сказал он. — Пойду-ка я в таверну «Дуб», поищу себе спутников на завтра.

Приор вышел наружу. Дом Деормана стоял посреди города, поэтому Олдред не стал садиться на Дисмаса, отвел пони на конюшню, продолжая размышлять о постигшей его неудаче. Честно говоря, он надеялся, что пагубное влияние Уинстена не распространится настолько широко — ведь в Норвуде есть собственный собор и свой епископ; увы, его надежды не оправдались.

Дойдя до таверны, он прошел мимо, краем уха прислушиваясь к громким пьяным возгласам изнутри, и направился прямиком на конюшню. Там его ожидала нечаянная встреча: он увидела знакомую худощавую фигуру брата Годлеова, который расседлывал пегого конька. Монах выглядел встревоженным и как будто слегка запыхался.

— Что привело тебя сюда? — удивленно спросил Олдред.

— Я решил, что тебе стоит поскорее узнать новости.

— И что это за новости?

— Настоятель Осмунд опочил.

Олдред перекрестился:

— Да упокоится его душа в свете.

— Настоятелем выбрали Хильдреда.

— Как шустро!

— Епископ Уинстен настоял на немедленных выборах и лично на них присутствовал.

Что ж, Уинстен удостоверился, что победил его ставленник, а затем утвердил решение монахов. Вообще-то архиепископ и король тоже имели право голоса при выборе настоятеля, однако теперь им будет трудно опровергнуть свершившееся.

— Откуда ты все это знаешь? — уточнил Олдред.

— Архидьякон Дегберт сообщил об этом в монастырь. Полагаю, он надеялся уведомить тебя, особенно насчет денег.

К горлу Олдреда подкатил комок, но приор сумел прохрипеть:

— Продолжай.

— Хильдред сразу отменил пособие от аббатства нашему монастырю. Отныне мы распоряжаемся только пожертвованиями — или можно закрыть обитель.

Это был настоящий удар. Олдред преисполнился благодарности к Деорману за три фунта серебром. Эти деньги позволяли отсрочить немедленное закрытие монастыря.