Вечер и утро

Ему было неуютно, тело болело и ныло — сказывался почти сорокалетний возраст, и Уинстен спрашивал себя, так ли необходимо было ночевать в лесу вместе с Дегбертом и Дренгом. Впрочем, вопрос не имел смысла, поскольку ответ был ясен заранее: следовало удостовериться, что эти двое выполнят порученное им дело ответственно и осмотрительно. Как и всегда, успех любого важного начинания обеспечивало только личное, непосредственное участие в событиях.

Нет, не зря он отправился с племянником. Если бы не он, Гарульф бы точно погиб. Конечно, епископам не полагалось ввязываться в сражения. Но Уинстен не был обычным епископом.

Пока ждал, сидя у огня, он размышлял о болезни своего брата Уилфа и последствиях этой хвори для Ширинга. Уинстен отлично понимал, что о полном исцелении говорить не приходится. Рагна по-прежнему выступала главным звеном передачи распоряжений элдормена, по-прежнему решала, что и кому делать, а затем притворялась, будто ее слова одобрены мужем. Охранял элдормена Берн Великан, а шериф Ден теперь командовал теми воинами, которые еще остались в Ширинге. Даже выздоровление Уилфа стало для этой чужестранки поводом лишний раз подчеркнуть свою власть.

Уинстена с Уигельмом ловко и умело отодвинули. Они сохраняли былые полномочия — Уинстен в епархии, Уигельм в Куме, — однако почти лишились общего влияния. Гарульф оправился от ран, но та битва с викингами стоила ему доброго имени, и он утратил доверие. Гита уже давно стала, по сути, приживалкой, так что Рагна властвовала безраздельно.

Как ни жаль, Уинстен ничего не мог с этим поделать.

Он бодрствовал, не испытывая ни малейших позывов ко сну. Неразрешимые на первый взгляд задачи, над которыми он ломал голову, прогоняли даже намеки на дремоту. Время от времени он делал несколько глотков вина, но не слишком-то в этом усердствовал, и подбрасывал в огонь хворост — ровно столько, чтобы костер продолжал гореть.

Когда он решил, что время пришло, то разбудил Дегберта и Дренга.

* * *

Бриндл зарычал среди ночи, и Эдгар приподнял голову, толком не проснувшись. В рычании, которое он спросонья воспринимал довольно смутно, звучало предупреждение: поблизости кто-то ходит, но этот кто-то — не чужак, а знакомый. Сообразив, что от него ничего не требуется, Эдгар снова заснул.

Спустя некоторое время пес залаял. На сей раз все было иначе. В настойчивом, испуганном лае ясно слышалось: «Проснись скорее, хозяин, мне очень страшно».

Эдгар уловил запах гари.

В его доме всегда попахивало дымком, как повсюду в Англии, но сейчас запах был другой — резкий, плотный, слегка едкий. В первый же миг бодрствования мелькнула мысль о смоле, а затем Эдгар осознал, что стряслось что-то очень и очень скверное, и вскочил, полный дурных предчувствий.

Он распахнул дверь — и пошатнулся, будто от удара. В ночи жарко пылал плавучий мост, источая тот самый запах. Языки пламени лизали древесину сразу в дюжине мест, на поверхности воды мельтешили в безумной пляске их отражения.

Мост горел, и спасения не предвиделось.

Как был, босиком, он побежал к берегу, позабыв, что на дворе зима. За те мгновения, которые потребовались, чтобы добраться до кромки воды, огонь разгорелся пуще прежнего. Все равно надо что-то делать!.. Вокруг полным-полно воды. Эдгар ступил в реку, зачерпнул ладонями воду и плеснул на горящие бревна.

Разумеется, это было бесполезно. На миг-другой он поддался приступу страха и отчаяния, потом заставил себя успокоиться, глубоко вдохнул и огляделся. Все дома в деревне словно купались в оранжево-красных отблесках, но никто из жителей, похоже, не проснулся.

— Помогите! — крикнул Эдгар, срывая голос. — Сюда, скорее! Пожар! Пожар!

Он бросился в таверну и забарабанил в дверь. Мгновение спустя открыла Блод — глаза навыкате, темные волосы всклокочены.

— Неси ведра и горшки! — крикнул Эдгар. — Живее!

Блод, не проронив ни слова, с завидным спокойствием пошарила за дверью и протянула ему деревянное ведро.

Эдгар метнулся обратно к реке и принялся заливать пламя из ведра. Вскоре к нему присоединилась Блод, а также жены Дренга — Этель с большим глиняным кувшином и Лив с увесистым железным котлом.

Этого было мало. Пламя распространялось быстрее, чем его успевали тушить.

Появились другие жители деревни: Беббе, Букка, Сердик и Эбба, Хадвин и Эльфбург, Регенбальд. Все собирались впопыхах и примчались на берег с пустыми руками.

— Тащите горшки, олухи! — напустился на них Эдгар, вне себя от переполнявших его чувств. — Горшки!

Люди догадались, что без емкостей для воды они мало чем могут помочь, и разбежались по домам за подходящим снаряжением.

Между тем пожар быстро разрастался. Смолой больше не пахло, но огонь охватил все плоскодонки, и даже кое-где загорелись дубовые балки.

Из монастыря выскочил Олдред с остальными монахами, все несли горшки, кувшины и бочонки.

— Идите вон туда! — прокричал Эдгар и для верности махнул рукой.

Олдред послушался, и монахи стали поливать мост с другой стороны.