Вечер и утро

Очень быстро собралась вся деревня. Те немногие, кто умел плавать, переплыли холодную реку и попробовали справиться с пламенем на дальнем конце моста. Но Эдгар видел, хоть и отказывался это признавать, что битва складывается скверно, а исход предрешен.

Прибыла настоятельница Агата вместе с двумя другими монахинями, пригнавшими крошечную монастырскую лодку.

Лив, старшая жена Дренга, похоже, не успела толком протрезветь от выпитого вечером эля. Она кое-как выбралась из реки и пошатнулась от изнеможения. Еще не хватало, чтобы она упала в огонь! Эдгар сделал шаг в ее сторону. Лив опустилась на колени в прибрежную грязь, качнулась вбок… В следующий миг ее волосы ярко запылали.

Она закричала от боли, вскочила и слепо побежала неведомо куда, удаляясь от воды, которая могла ее спасти. Этель устремилась за нею, но Эдгар оказался быстрее. Он бросил ведро, одним прыжком догнал Лив — и увидел, что она сильно обгорела: кожа ее лица почернела и потрескалась. Он уложил женщину на землю. Нести ее обратно к реке было некогда, она умрет раньше, чем очутится в воде. Эдгар стянул с себя рубаху и обернул голову Лив, мгновенно потушив пламя.

Подошла настоятельница Агата, наклонилась и осторожно приподняла рубаху Эдгара над лицом Лив. К полотну пристали волосы и обожженная кожа. Настоятельница притронулась к груди Лив, пытаясь различить сердцебиение, и печально покачала головой.

Этель разрыдалась.

Эдгар услышал громкий скрип, похожий на стон великана, а следом раздался оглушительный плеск. Он обернулся и увидел, что дальний конец моста обрушился в реку.

На берегу, сразу за мостом, в свете пламени виднелось что-то странное, почти неуместное. Эдгар бросился туда, наплевав на то, что разгуливает среди людей совершенно голым. На берегу валялась наполовину сгоревшая тряпка. Он понюхал ее и убедился, что тряпка пропитана смолой.

Пламя угасало, и в его отблесках Эдгар разглядел своих братьев, Эрмана и Эдбальда, спешащих по берегу вместе с Квенбург, которая одной рукой прижимала к груди полуторагодовалого Беорна, а другой тащила за собой четырехлетнюю Уинни. Теперь точно вся деревня в сборе.

Он показал тряпку Олдреду:

— Посмотри-ка.

Сначала Олдред не понял:

— Что это?

— Эту тряпку пропитали смолой и подожгли. Очевидно, она свалилась в воду, поэтому сгорела не полностью.

— Хочешь сказать, она висела на мосту?

— Как по-твоему, отчего загорелся мост? — Другие жители деревни стали собираться вокруг Эдгара и настороженно прислушиваться. — Грозы не было, молнии не били. Дом может загореться от искры из очага, но с какой стати гореть мосту посреди зимы?

Только теперь он ощутил холод и зябко поежился.

— Значит, нарочно все устроили, — проговорил Олдред.

— Когда я заметил пламя, мост горел в дюжине разных мест. Случайный пожар начинается в одном месте. Это был поджог.

— Но кто это сделал?

Стоявший рядом Букка не замедлил с ответом:

— Точно Дренг. Он ненавидит мост.

Сам Букка, наоборот, всячески расхваливал мост, приносивший ему изрядную прибыль.

Толстуха Беббе покачала головой:

— Если это был Дренг, он погубил свою жену.

Монахи дружно перекрестились, старый Татвин сказал:

— Да примет Господь ее душу.

— Дренг в Ширинге, — возразил Олдред. — Он не мог ничего поджечь.

— А кто тогда? — спросил Эдгар.

Ему не ответили.

Эдгар оглядел догорающий мост, прикидывая причиненный ущерб. Дальний конец утонул. На ближнем конце еще тлели угли, остатки настила неумолимо клонились к воде.

Чинить бессмысленно. Тут просто нечего чинить.

Блод подала ему накидку. Лишь мгновение спустя он понял, что это его собственная накидка. Должно быть, рабыня сходила к нему домой за одеждой и не забыла прихватить башмаки.

Он завернулся в накидку, но замерз настолько, что никак не мог обуться. Блод встала перед ним на колени и помогла просунуть ноги в башмаки.

— Спасибо, — прошептал Эдгар.

Потом он заплакал.

31

Июнь 1002 г.

Рагна сидела верхом на лошади и с высоты холма смотрела на деревню Дренгс-Ферри. Разрушенный мост торчал подобием виселицы на рыночной площади. Почерневшие балки перекручены, многие переломаны, от дальнего торца не осталось ничего, кроме глубоко вкопанного устоя: ни плоскодонок, ни настила, опаленные балки неряшливой грудой валялись на берегу. На ближней стороне лодки уцелели, но их завалило обломками обгорелого дерева, и они смотрелись жалко и печально, как напоминание о давно минувшем славном прошлом.

Она сочувствовала Эдгару. Он столько говорил о своем мосте, когда они встречались в Оутенхэме и Ширинге, так расписывал трудности строительства, столько рассуждал о запасе прочности — ведь мост должен выдерживать груженые телеги — и так восторгался красотой хорошо подогнанных друг к другу дубовых досок. Он вложил душу в этот мост и теперь, должно быть, просто убит горем.

Никто не знал, кто устроил пожар, однако Рагна почти не сомневалась в имени виновника. Лишь епископ Уинстен по своей злобе мог сотворить такое, и лишь ему хватило бы ума избежать наказания.