Вечер и утро

— Что-то такое я слышал, но подробностей не знаю.

— Двадцать четыре года назад королем был старший брат Этельреда, Эдуард по прозвищу Мученик. Этельред жил со своей матерью Эльфритой, королевской мачехой. Эдуард приехал к ним в гости и был убит их вооруженными слугами[49]. А на следующий год Этельреда короновали.

— Этельреду тогда было лет двенадцать.

Уинстен пожал плечами:

— Мальчишка — да. А вот причастен или нет — ведомо одному Всевышнему.

Уигельм пристально посмотрел на брата:

— Мы не сможем убить Уилфа. У него есть телохранители, а командует ими Берн Великан, норманн и верный слуга Рагны.

«Однажды, — сказал себе Уинстен, — однажды я умру, и в моей семье не останется тех, кто способен думать. Наверное, тогда мои родичи просто встанут посреди двора, как упряжка волов, брошенная пахарем».

— Убить будет легко, — сказал епископ. — Беспокоиться надо о последствиях. Мы должны приступить к действиям, едва он умрет, пока Рагна не оправилась от потрясения. Мы же не хотим устранить Уилфа, а потом сообразить, что она все равно приняла на себя всю полноту власти. Мы должны стать господами Ширинга, прежде чем она опомнится.

— И как мы это сделаем?

— Давай обсудим.

* * *

Рагна сомневалась в пользе пиршества, хотя Гита, если задуматься, пришла к ней с вполне разумной просьбой.

— Надо отпраздновать выздоровление Уилфа, — сказала свекровь. — Пусть все увидят, что элдормен поправился и снова правит людьми.

Конечно, это было не так, но людям важна видимость. Вот только Рагна не любила застолий: Уилф не ведал меры, напивался и становился еще более взбалмошным, чем обычный пьяный мужчина.

— Что за праздник у тебя на уме? — спросила она, продолжая тянуть время.

— Пир, — ответила Гита и добавила многозначительно: — Как ему нравится — с плясками девиц, а не с унылым бормотанием стихотворцев.

«Что ж, Уилфу и вправду не мешает повеселиться», — виновато подумала Рагна.

— Хорошо. Еще позовем жонглеров — и, быть может, шута.

— Я знала, что ты согласишься. — Гита мгновенно уловила главное.

— Я отбываю в Шерборн в первый день июля, — напомнила Рагна. — Давай устроим пир вечером накануне отъезда.

В то утро она еще раз прикинула, что нужно будет сделать, и собрала поклажу. Что ж, завтра в дорогу, а пока нужно благополучно пережить вечерний пир.

Гита пожертвовала на праздник бочку медовухи из своих запасов. Эта настойка на меду была сладкой и крепкой, мужчины от нее быстро пьянели. Рагна, если бы зависело от нее, запретила бы медовуху на пирах, но теперь она возражать не стала, чтобы ее не попрекнули стремлением лишить людей радости. Оставалось лишь надеяться, что Уилф не станет пить слишком много. Она подозвала Берна и наказала тому блюсти трезвость, чтобы присмотреть за Уилфом в случае необходимости.

Элдормен и его братья пребывали в отменном настроении, но, к облегчению Рагны, пили умеренно, а вот некоторые воины оказались не столь здравомыслящими — возможно, потому, что пробовали мед нечасто, — и гулянье потихоньку становилось разудалым.

Шут смешил по-настоящему, он был опасно близок к тому, чтобы высмеять Уинстена, когда притворился священником и сначала благословил одну плясунью, а потом схватил ее за грудь. По счастью, Уинстен не счел нужным обижаться и хохотал от души вместе со всеми.

С наступлением темноты зажгли фонари, убрали со стола грязные миски, и гульба продолжилась. Кое-кто дремал, другие принялись ухлестывать за дамами. Подростки строили глазки, замужние женщины визгливо хихикали, когда друзья их мужей позволяли себе незначительные вольности. Если вольности похлеще в тот вечер и творились, то не за столом, а где-то поодаль.

Уилф, судя по его виду, утомился. Рагна хотела было подозвать Берна и попросить отвести элдормена в постель, но ее опередили Уинстен с Уигельмом: они подхватили старшего брата под руки и повели к дому.

Карвен последовала за ними.

Рагна все же окликнула Берна.

— Все прочие телохранители напились, так что тебе придется провести на страже всю ночь.

— Хорошо, госпожа.

— Отоспишься завтра.

— Ладно.

— Спокойной ночи, Берн.

— Спокойной ночи, госпожа.

* * *

Уинстен и Уигельм укрылись в доме Гиты и сели ждать, коротая время за разговорами ни о чем и стараясь не заснуть.

Уинстен объяснил все Гите, та обомлела и испугалась — ведь сыновья хотели убить ее пасынка. Потом она принялась спорить с Уинстеном: с чего он взял, что в Дренгс-Ферри было составлено именно завещание Уилфа? Впрочем, Уинстен легко опроверг ее сомнения: ему рассказал тан Деорман из Норвуда, которому беспечно доверился Модульф, один из свидетелей завещания.

В конце концов Гита, как и ожидал Уинстен, согласилась с сыновьями.

— Делайте, что должно, — сказала она, но вид у нее был обеспокоенный.

Уинстен считал мгновения. Если что-то сорвется, если их заговор будет раскрыт, они с Уигельмом будут казнены за измену.

Он пытался предусмотреть все возможные препятствия на пути и заранее продумать, как их преодолеть, но ведь хорошо известно, что непременно случается что-то неожиданное. Эта мысль не давала ему покоя.