Вечером во ржи: 60 лет спустя

Росту прибавляет, говорю без осуждения и без восторга.

Чарли показывает мне язык и возвращается к полке с шапками. Мне нужно в сортир; продавщица указывает на лестницу, ведущую в подвал, и я замечаю, что Чарли не спускает с меня глаз, следит за каждым моим шагом.

Что внизу, что наверху – одно и то же: повсюду стойки с вешалками, кипы одежды на столах, а уборная в дальнем конце, не сразу найдешь.

Сделал свои дела, но назад не тороплюсь, брожу вдоль проходов и останавливаюсь перед стойкой с длинными плащами. Снизу мне видны верхние ступени лестницы и лодыжки Чарли. Шмыгнув между стоек, закутываюсь в первый попавшийся плащ. Затаил дыхание и пытаюсь услышать ее шаги, но из-за этих плащей ни черта не слышу. Каждая минута растягивается впятеро, и вскоре меня прошибает пот.

Уткнулся носом в какой-то плащ – и в ноздри ударил запах. Застарелый одеколон, что ли, от него прямо в носу свербит. Реально нечем дышать. Стою весь в поту, губу закусил, чтобы не расчихаться. Проходит, наверное, минут десять. Никак не меньше. Решаю выждать еще пять минут, но тут у меня из носа вырывается оглушительный чих – и ведь ничего не поделаешь. Как на грех, теряю равновесие, падаю между рядами стоек, а сверху на меня валятся плащи.

Чарли тут как тут. С непроницаемым выражением смотрит сверху вниз и говорит:

Не ожидала от вас, мистер К.

Караулит у прилавка. Ушанку не снимает – значит, купила. На мгновение у меня мелькает мысль забежать за угол, схватить такси, приказать водителю давить на газ – и умчаться, пока она меня не настигла, но боюсь, у меня прыти не хватит после такой передряги. И что я вижу? Такие мгновения – на вес золота. У Чарли за спиной, на полке, прямо над кассовым аппаратом, где скучают виниловый альбом «Сарджент Пеппер» и фаянсовый медведь c полосатым, как радуга, брюхом, лежит красная охотничья шапка с козырьком. Взяв ее в руки, понимаю, что она немного отличается от той, что была когда-то у меня, но все-таки очень похожа. У этой спереди кожаная нашлепка, на которой вышито «Wolfpack». На боковых клапанах подкладка белая, а у меня была желтоватая, но в остальном – один в один. Ни разу не встречал ничего подобного; это предзнаменование, не иначе. Беру, говорю я матерчатой кукле за прилавком, и чувствую у себя на шее дыхание Чарли.

Обезьянничаете, шепчет она.

Просыпаюсь – она все еще тут. Как приросла к этому креслу; впрочем, уже не читает, а дремлет. Поджала под себя ноги, вид самый что ни на есть мирный; одеяло сползло с одного плеча. По моим прикидкам, сейчас около восьми; иду в туалет, стараясь не шуметь. Воду за собой не спускаю – просто крадусь обратно, осторожно достаю из-под кровати ботинки и отворяю дверь.

Доброе утро, произносит усталый голос у меня за спиной.

Встретимся в ресторане за завтраком – вертится у меня на языке, но это как-то нехорошо. Прикрываю дверь, жду, пока она соберется. Когда спускаемся в лифте, разглядываю в зеркалах наши отражения. Мы с ней похожи на героев комикса: стоим навытяжку бок о бок. У меня лицо старческое, изборожденное глубокими морщинами; черный похоронный костюм довершает унылую картину. А Чарли, с геометрической стрижкой и безупречной, светящейся изнутри кожей, да еще в белоснежной блузе, выглядит чуть ли не празднично. Я вглядываюсь в свои глаза – в отражение отражения, в свое многократно повторенное другое «я», и тут Чарли заговаривает.

А я вас во сне видела, сообщает она.

Лифт жужжит; мое отражение не отступает.

Я тебя тоже, отвечаю ей не раздумывая. А снился мне все тот же перестук.

Теперь отражение Чарли тоже воззрилось на меня.

Мне приснилось, что вы умерли, говорит она. У подножья скалы.

Ее слова вызывают у меня улыбку. Не могу сдержаться, но не потому, что они меня насмешили. Просто задели какую-то струнку, что дергает уголки рта в стороны, но я вовсе не хочу ее обидеть. Улыбка мелькнула лишь на миг. Надеюсь, Чарли ничего не заметила.

Это же не взаправду, говорю я и, чтобы ее приободрить, кладу ей руку на плечо при выходе из лифта.

Мы с ней берем такси, едем в парк, и я краем глаза вижу, что она позевывает. Мой ангел-хранитель. Думаю, она долго не продержится. Еще одна ночь, проведенная ею в кресле, – и меня ждет свобода. Еще одна ночь – и дальше в путь. Водитель крутит баранку, никто из нас не произносит ни звука. Только на Амстердам-авеню приказываю ему остановиться. Далеко же нас занесло, но я не против. Давно заметил, что этот район похож на Сан-Франциско. Чем именно – сам не знаю: возможно, тем, что авеню здесь идут как бы по наклонной, потому что из-под земли вздыбился какой-то бугор. Это, между прочим, единственный район города, который напоминает мне Сан-Франциско. Дальше движемся в восточном направлении пешком, и молчание меня совершенно не тяготит. Уже вижу, как он высится впереди. Странно, конечно, но все мои пути почему-то ведут в Центральный парк. Куда бы я ни шел – оказываюсь в Центральном парке. Видно, тут центр моей вселенной или что-то в этом роде.