Великий притворщик. Миссия под прикрытием, которая изменила наше представление о безумии

В ожидании ежедневных визитов Молли Розенхан коротал время, во что он включал «мечты, сон, кофе и продолжительный осмотр пространства». Суббота была самым унылым днем, когда в отделении было меньше сотрудников, психиатры и психологи уезжали домой, к своим семьям. Он узнал неписаные правила: становиться в начале очереди к таблеткам (чтобы тут же выплюнуть их в уборной вместе с другими пациентами); прикуривать у других пациентов, а не ждать кого-то из персонала; приходить в столовую пораньше, потому что если опоздаешь, то пропустишь все по-настоящему съедобные продукты – хлеб, сахар, сливки и десерты. Еще одно правило отделения: чем ты здоровее, тем дальше от тебя психиатры. Другими словами, чем более здравомыслящим ты кажешься, тем более невидимым становишься.

Лишенный привилегий Розенхан все равно чувствовал себя пленником. Он научился прятать таблетки за щекой – два миллиграмма антипсихотика стелазина и двадцать пять миллиграмм антидепрессанта элавила, и все же он был слаб и одурманен самим этим местом. Жалюзи были открыты, несмотря на палящее солнце. Дискомфорт пациентов нисколько не смущал медсестер, почти не выходивших из своей клетки. Казалось, что пленниками были все. В своих записях Розенхан попробовал подсчитать, сколько времени они проводили внутри и снаружи. Так он выяснил, что медсестры лишь половину своего времени проводили в отделении и только малую его часть взаимодействовали с пациентами. Персонал существовал в отдельном мире: отдельно ели, отдельно болтали и даже пользовались собственными уборными, «будто расстройством, поразившим их подопечных, можно каким-то образом заразиться», – позже писал Розенхан.

Однажды на глазах у двадцати пациентов мужского пола медсестра расстегнула пять пуговиц на халате и поправила грудь. «Нет, она не пыталась никого соблазнить, – писал Розенхан, – она просто об этом не думала».

В конце концов Розенхан впервые увидел в палате местную газету и «New York Times»

недельной давности, от 31 января 1969 года. Розенхан схватил ее, отчаянно пытаясь хоть чем-то отвлечься. Из его заметок:

– Где сегодняшняя пресса? – спросил я медсестру.

– Придет не раньше дневной почты.

Это значит, что пресса приходит каждый день, но не доходит до пациентов.

Он пролистал статьи о растущей гонке вооружений с СССР и о запуске противоракетной системы «Сентинел». Никсон объявил о плане замены призывников добровольцами. Реклама выступлений Фрэнка Синатры-младшего в «Rainbow Grill» в Рокфеллерском центре соседствовала с новостями о возобновлении боевых действий в Лаосе.

Закончив читать, Розенхан вернулся к своим записям.

«Нужно ли мне скрываться? Едва ли. Один качается, другой согнулся, а я вот пишу».

Дневниковые записи за третий день наполнены размышлениями об иерархии больницы, описанной как пирамидальная структура с психиатрами наверху, медсестрами чуть ниже и пациентами, само собой, в самом низу. Также на место в системе влиял цвет кожи. Черные санитары находились лишь на ступеньку выше пациентов: им платили меньше всех, с ними обращались хуже всех, и они больше всех контактировали с пациентами. Розенхан называл их собратьями по дну.

– Меня зовут Боб Харрис.

Звук вернул Розенхана в дневную палату. Это был голос одного из санитаров, которого он встретил в первый день. Харрис протянул руку, и Розенхан пожал ее, обрадованный неожиданной близостью. До сих пор еще никто здесь с ним так не здоровался – большинство даже глаз не поднимали.

– Я в отделении уже полгода. А ты новенький?

Розенхан ответил, что да. Харрис рассказал немного о себе. Он еле сводил концы с концами, денег не хватало, работал на двух работах (здесь и на бензоколонке), чтобы содержать жену и троих детей. Он планировал отучиться на медбрата, потому что им платят больше. Санитаром он зарабатывал пятьдесят пять долларов в неделю. Они обсудили отделение и пациентов.

– Это Джумбо. Я его не понимаю, – сказал Харрис, – насколько я могу судить, у него нет семьи, только один друг, который иногда навещает его. Бывает, что его месяцами не навещают. У него очень вспыльчивый характер. Пару месяцев назад он сорвался на Харрингтона безо всякой причины. Я за ним приглядываю.

Если однажды на вас навесили ярлыки душевнобольного или шизофреника, вы вряд ли сможете что-то сказать или сделать, чтобы избавиться от них.

Дальше был Кэррол:

– Неудивительно, что у него проблемы – с таким-то именем. Думаю, с ним слишком много нянчились, даже здесь, в отделении. Миссис Парди прямо присматривает за ним. Как и работники кухни. Он всегда получает еще одну порцию десерта, уж будь уверен.

Сэм попал сюда «из-за гомосексуализма», а Питер «получает самую большую в отделении дозу торазина». Потом мимо прошел сосед Розенхана по комнате.