Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence

_______________

Я… умру, так и не приняв этого мира, постигнув его вблизи и издали, снаружи и изнутри постигнув, но не приняв (212).

2) В нем мысль великая и неразрешенная. Он из тех, кому не надобно миллионов, а надобно мысль разрешить[107].

_______________

Сначала отточи свою мысль, – а уж потом чемоданчик. Мысль разрешить или миллион? Конечно, сначала мысль, а уж потом – миллион (204).

Иван Карамазов – воплощение духовной силы и жизни, сам – дух, герой без внешности. Бледность и неверность походки – единственные сообщенные приметы, контрастно малые по сравнению с подробнейшим описанием всех остальных персонажей. Иван – герой в пути, бездомный человек, живущий у отца проездом. Непрерывные сборы в дорогу – единственное действие его, чрезвычайно влияющее на развитие и развязку событий.

Проблемы духа и цивилизации, «бездны» веры и безверия, глубокий нравственный кризис, предельный социальный скепсис, болезненная экзистенциальная раздвоенность – трагические нити, тянущиеся от самого философского героя русской литературы к московскому алкоголику.

Причина отстранения

от мира: неприятие цивилизации, утратившей цель абстрактно-мистического совершенствования, подменившей стремление к духовному развитию узким понятием научно-технического прогресса. Концепция Великого инквизитора: «Чудо, тайна, авторитет». Лозунг, рожденный ответно социальными «низами»: «свобода, равенство, братство»[108]. Отталкиваясь от обеих версий, слепоты «верхов» и «низов», Иван теряет веру в человека, в безусловную ценность каждой личности. Драма Ивана – драма метафизическая, глубокий конфликт «теоретического» и «практического» разума, вызванный потерей доверия к Богу и Его творению. Реально это проявляется в отношении к отцу: «Знай, что я его всегда защищу. Но в желаниях моих я оставляю за собою в данном случае полный простор», – говорит средний брат младшему, становясь странным образом медиумом свершившегося убийства[109].

Иван Карамазов – единственный, кто в трагических событиях грандиозной эпопеи завершает круг мистического опыта. Катарсис проявляется в страшной муке учащающихся галлюцинаций, нарастающем кризисе душевной болезни, самоубийстве убийцы, его двойника-«беса» Смердякова.

В исследовании о Достоевском Лев Шестов писал:

Мы можем сомневаться в чем угодно – но для нас аксиома, что всякие опыты над собой мы кончаем там, где нам грозит безумие… Есть область человеческого духа, которая не видела добровольцев: туда люди идут лишь поневоле[110].

Веничка Ерофеев, рожденный в царстве «великого инквизитора», переходит трагический предел. Его страшное путешествие – за любовью в аду, за пьяным смертельным экстазом, за безумием и забытьем – осмысленное действие, желанная катастрофа, трагедия и «оборотная сторона» могучего духовного и мистического потенциала Ивана Федоровича Карамазова.

«Святой»

Мистическое восприятие пути и жизни подтверждается обращением к образу святой Терезы:

И, весь в синих молниях, Господь мне ответил:

– А для чего нужны стигматы святой Терезе? Они ведь ей тоже не нужны. Но они ей желанны.

– Вот-вот! – отвечал я в восторге. – Вот и мне, и мне тоже – желанно мне это, но ничуть не нужно! (131–132)

Основательница ордена кармелиток святая Тереза имени Иисуса Христа, благодаря неземной красоте духовного и физического облика (см. портрет Диего Веласкеса) и великолепному литературному дару, является, несомненно, самой прекрасной и великой женской святой католической церкви. Время ее жизни – XVI век, период Реформации и инквизиции, один из самых неспокойных и трудных периодов западной религиозной жизни. Направление ее эпистолярных откровений – мистическая теософия. В литературное наследство входят три автобиографических произведения: «Моя жизнь», «Путь к совершенству», «Замок души». В каждом описано движение к Богу, мистическое путешествие духа к безраздельному слиянию с Христом; прохождение семи ступеней молитвы, от «я-моления» к экстатическому слиянию с Небесным Женихом; четыре ступени пути к совершенству; блуждания по внутреннему «замку» души, разделенному на семь поясных квартир, сходящихся к центру, достижение которого означает растворение в трансцендентальности.