Венок на могилу ветра

Не проходит недели, как Цоцко в самом деле поет. В сущности, вопль его можно песней назвать лишь с натяжкой. Скорее, это похоже на рев норовистого конька, которого скопит нож возмездия, превращая в покладистого мерина. У Цоцко рябит от боли в глазах. Надо ж было такому случиться! Схватившись рукою за пах, он различает сквозь слезы окровавленный гвоздь в коновязи, куда только что сел по привычке, не заметив того, что под балку подложен брусок. Вырвав его, он беспомощно смотрит на кружок просверленной долотом дырки, и крик его, постепенно ссыхаясь, морщится в воздухе болью, превращается в хрип. Широко расставив колени, он неловко торопится в дом, впопыхах на пороге задевает ступней подкравшийся заступ, и тот метко бьет его в самый низ живота, заставляя исторгнуть из глотки очень искренний всхлип. Доковыляв наконец до стены, Цоцко прилипает к ней лбом, шарит в поисках ковша рукой и понимает, что кто-то переставил кадку с водой в дальний угол хадзара. Слава Богу, хоть ковш не тронули с полки, и он не пустой. В нем плещется влага. Цоцко спешит остудить свою боль, делает жадный глоток, и в тот же миг ему в нутро обрушивается громом пламя. Он изрыгает его из ноздрей, плавится нёбом, воет, кружится у кадки юлой, подскакивая и шипя, как юродивый, пока не ныряет туда с головой. Вода рвет ему горло и лениво стекает по пищеводу туда, где горит равнодушный пожар. Цоцко теряет сознание, и время танцует в его забытьи смешными обличьями смерти.

Когда он приходит в себя, над ним хлопочет весь дом. Особенно старательна Роксана. «Это ж надо, — причитает она, — проглотить топленое масло, приготовленное для пирога… Бедный ты, бедный! Неужто тебе не запахло?..» Запахло, вспоминает он, и пахнет до сих пор. Он пропитался запахом масла насквозь. Его сильно тошнит, но если его сейчас вырвет, он непременно умрет. Боль внутри — не передать. Глаза застят слезы. Такое чувство, что душа его распята болью сверху вниз от глотки до желудка, а посреди его плавает мерзкий прогорклый шкварок. Где-то в паху насмешкой пульсирует кровь. Сестра склоняется над ним и тихо шепчет в самые глаза: «Тебе за мной не угнаться. И не надейся». Незаметно для остальных она касается губами его влажного лба, и взгляд ее при этом хохочет. У Цоцко нет ни голоса, ни сил, чтобы ей отвечать.

Выздоровление идет тяжело. Унизительнее всего то, что ей удалось убедить отца лечить его маслом. Облизнуть кусочек губами и потихоньку глотать. Туган ни о чем не расспрашивает, но по глазам его видно, что он в случайность не верит. Чуть ли не месяц кряду Цоцко не может ничего сказать. Первым к нему возвращается шепот. Хуже всех его слышит Роксана. А впрочем, Цоцко к ней и не обращается. Он ее словно не видит. Отец несколько раз в раздражении говорит: «Что-то я не пойму, как тебя нюх хваленый подвел? И чего это вдруг тебя жажда прижала?..» Цоцко пожимает плечами. Отец, без сомнения, чует неладное, но искать причину и он не спешит. Иногда Цоцко кажется, что отец испугался. Поскольку этого не может быть, он просто отбрасывает вывод за ненадобностью.

На работе состояние Цоцко почти никак не отражается. Вообще все идет своим чередом, пока он не пробует заговорить. Голос его изменился. Теперь он старше Цоцко на добрых сто лет. «Зато ты можешь болтать с аулом голосами его мертвецов», — заключает отец и глядит на него с особой суровостью: парню нельзя раскисать.

Парень не раскисает. Он совершенно спокоен. Даже когда сестра подходит к нему совсем близко и задевает его своею косой, на лице его не дрогнет и мускул. По ночам они долго не могут уснуть: мешает возня и грозный вой Тугановой жены. Просто удивительно, что она все так же бесплодна.

Снова приходит весна. Цоцко до нее дотерпел. Роксана — та вовсе весела, беззаботна — ну прямо отрада отцу. Сам он стал огромен, как уаиг[13]

, больше прежнего сквернословит, но никого, похоже, это уже не коробит. Внуки растут и посмеиваются втихомолку, подглядывая за тем, как после сытного обеда и пары чарок двойной араки старик свирепо храпит на своем топчане. Что-то он в последнее время к выпивке пристрастился, но попробуй, скажи ему что-нибудь!

Туган немного хитрит и для пробы сбывает в соседнем ущелье за сносную цену часть укрытой добычи. Добычи своей, о которой не знает никто. Ему нравится, как по его возвращении улыбается тайно жена. Еще ему нравится смотреть в ее глаза, пытаясь угадать, каким предстает перед ней этот мир и как это ей удается — совместить в себе его раскосый разомкнутый образ.

Но больше всего он любит смотреть на нее, когда она без одежды. По-мальчишески длинные ноги и упругие мышцы на животе. Вместо груди — два выпуклых глаза, таких же раскосых, как те, что на лице. Забавно… Детей она любит, пожалуй, больше даже его самого, про отца же всегда говорит, будто тот во всем прав. Что еще пожелать женатому человеку!