Венок на могилу ветра

— Неужто на всей земле уголка не сыскать, где бы можно было четыре стены возвести, пламя меж ними разжечь и погреться? Чего ему надобно?

Цоцко пожимает плечами:

— Этого нам не понять. Одно ясно: скорлупа ему не нужна. И уже про себя договаривает: «Боится не выбраться. Старый стал. Изведет теперь нас капризами».

Время плетется за ними услужливым псом и все к чему-то принюхивается. Только Роксана, как будто его и не замечает: ей уже двадцать четыре, а по виду не скажешь. Словно годы ее вовсе не задевают. Так, — прольются дождем и тут же подсохнут у нее на лице первым ветром. Даже супруга Цоцко выглядит нынче постарше. Оно и понятно: роды никого моложе не делают. А приглядишься к ней повнимательней — кажется, будто опять вызревает. Вот ведь как. Плодится, что кошка… У Тугана челюсти сводит от зависти. Хотя, если правду сказать, он должен быть благодарен за то, что его жена скудна чревом: брюхатой ей бы столько дороги не вынести. Живут они душа в душу. Только свекор иной раз обидно пошутит. Отгадайте, дескать, загадку: пила бревно пилит, визжит, а кругляк напилить не сподобится…

А так — вообще все пригоже и правильно. Снохи дружат между собой. Роксана им не препятствует. Она любит возиться дни напролет с малышами Цоцко. Сам он при этом хмурится, однако молчит. За семейными хлопотами сестра его реже охотится. Зато в меткости может посостязаться теперь не только с ним, но и со старшим, с Туганом. Иногда, правда, с ней происходят и странные вещи: уединившись в лесу, она долго сидит у ручья, расстегнувши ворот на платье и обхватив руками тяжелую голову. Если за ней подсмотреть в такие минуты, может почудиться, что она или спит, или плачет. Но это не так. Она просто слушает чистую воду и безропотно ждет. Быть может, ждет какой-то подсказки от жизни, но, похоже, уходит ни с чем. Зато со здоровьем теперь все в порядке: дорога ее исцеляет надежнее снадобья. Кому только в радость лечиться тогда, когда недуга уж нет и в помине?..

Итак, дочь Даурбека опять готова рожать: опухла с лихвой, даже больше обычного. Цоцко беспокоится. Нужно что-то предпринимать.

Помогает, как водится, случай. Раз, снявшись с очередного двора, они долго, занудливо едут под крапом дождя по извиву Дарьяла. Заночевав на перешейке горы, встречают озябшее утро, обнаружив, что кем-то ограблены. Пока они спали, этот кто-то стащил пару сырных кругов и отсыпал муки из мешка — вон и дырка! Потеря, конечно, невелика, но с непривычки они никак не оправятся от удивления.

— До аула ближайшего восемь с четвертью верст, — говорит отец, оживившись. — Стало быть, все еще здесь он. Вор где-то поблизости. Бьюсь об заклад, за нами следит. Хорошо бы, как тронемся, у поворота приманку забросить.

Сыновья кивают и собираются в путь. Все подводы погружены, ремни затянуты, скотина и овцы пропускаются мудро вперед. Обоз трогает с места, идет сквозь туман. Замыкает его увечная скрипом арба. Как и условились, на повороте борт ее накреняется, и с него падает вниз небольшой холщовый мешок. Обоз потери не замечает. Вот он исчез за соседней горой, слышится лишь стук колес по дороге да блеянье. Спустя минуту-другую кто-то тихо спускается турьей тропой со скалы и бежит к нежданной добыче. Вот так удача: мешок почти вполовину наполнен сухими лепешками. Однако унести их преступник не успевает: его поджидают в засаде два небритых жестоких лица. Вскрик, возня, испуганный плач. Сопротивление бесполезно, все закончено очень быстро. Воришкой оказывается женщина лет тридцати с небольшим. От страха она заикается. Братья дают волю рукам, но, обыскав ее, ничего не находят. Соблюдая строгую очередь, они бьют ее по лицу, заставляя признаться, потом вместе с ней поднимаются к маленькой складке в горе, где спрятаны сыр и мука. Цоцко говорит:

— Теперь мы проверим, что ты хоронишь под юбкой. Туган ухмыляется, грубо мнет ее грудь.

— Погодите, — умоляет их женщина. — Не творите мне зла. Не то себя я при вас и убью.

— А вот и проверим…

В четыре руки они принимаются срывать с незнакомки одежду, но потом останавливаются: женщина закатила глаза и не дышит, уронив голову вбок. Им приходит на ум, что она умерла.

— Ну и дела, — выдыхает Туган. — Пойдем-ка отсюда. Цоцко не нужно второй раз повторять. Затолкав кое-как сыр в мешок, они торопятся вон из пещерки. Бездыханная, незнакомка лежит, распростершись в холодной тени.

— Ну и сука, скажу я тебе, ну и дела, — произносит Цоцко, когда они снова стоят на дороге. — Кто ж мог знать…

Туган долго сморкается, будто поймал в нос жука, и молчит. Да и что тут ответишь! Убить человека всегда нелегко. Особенно если убивать его ты не собирался.

Идут быстро, почти уже минуют поворот, когда сверху доносится крик:

— Эй вы! Верните хоть сыр…

В самом деле — она. Надо же! Так попасться ей на крючок, да еще вдвоем сразу… Вот так бестия! Рассчитала до мелочей: захотят догонять — взбежит на пригорок и тут же укроется в чаще, а с миром уйдут — как себе такое простить?..

— Жаль, винтовку не захватил, — цедит сквозь зубы Туган. А Цоцко только щурится, хоть солнца нет и в помине.