Весенний месяц ноябрь. Повести и рассказы. Теория литературы, публицистика

Микола улыбнулся – устало и беспомощно, качнул головой и, наклонившись над раковиной, стал яростно натирать мылом ворот рубашки. Выжидал, видно.

– Что, давно на шпалах не лежал? Так огребёшь, козёл! – Мефодий не унимался. Сцепив тяжёлые пальцы, он потихоньку растирал костяшки и подбирался поближе. Однако Микола с виду не обращал внимания. «Хитрый, чует, что я сильнее, хочет, чтоб первым начал, чтоб раскрылся. Тоже на ринге тактика… Пора поддать жару».

– Ищи деньги, шакал, чтобы были к завтрашнему утру, а не то поймаем твою Светку и продерём все по очереди!

«Наконец-то…»

Микола не выдержал, выпрямился, но Мефодий не позволил ему изготовиться: давным-давно просчитанным ударом нокаутировал его на пол и добавил ногой по лицу.

Тот лежал, не шевелясь.

X

Вода, вырывавшаяся из-под крана, зазвенела в ушах, будто очутился под могучим потоком, падавшим со стометровой высоты. Микола скорчился от боли, поджался, прикрыл лицо руками, застонал. «Секунда… ещё секунда… – считал он про себя. – Оклематься надо…» Зажмурился – только чёрные кольца пузырились перед глазами.

– Мало, фраер? Ещё сделаю, будешь мордочку корчить.

Голос раздался откуда-то сверху. «Совсем рядом… конечно сильнее… и лучше бы отступить, плюнуть… так легче, – мысли проносились одна за другой, вихрь за вихрем, – но меня он ещё принимает в расчёт… нет… в последний раз… отколоть… чтоб боялся… чтоб неповадно было… к другим…» Собрав все силы, Микола скрючился и бросился Мефодию под ноги. Тот, ловя руками воздух, зацарапал стену, задел выключатель и «база» погрузилась в темноту. Арбузная корка луны зашаталась в оконной раме: в туалетной комнате под аккомпанемент ругательств и кашля началась непонятная возня – будто бодались двое.

Вот звенит стекло. Кто-то дико, истошно кричит. И тишина – слышно лишь тяжёлое дыхание обоих.

– Ну, что, щенок, кто из нас фраер?!..

Микола обхватил рукой шею Мефодия, держа у тупого подбородка окровавленный осколок стекла.

– Кого ты будешь драть – Светку или Мерина? Ну!

Мефодий беспомощно распластался на полу и боялся пошевельнуться. После короткого молчания выдавил:

– Мерина…

– Громче!

– Мерина!..

Тяжело дыша, стараясь сдерживать подступившую к горлу перхоту, Микола шепнул:

– Ще раз вырыпнешься, уб’ю!..

В коридоре – шум. «Скорiше б… А то не удержу. Ох и бугай!»

Наконец дверь распахнулась, вспыхнул свет. На пороге дежурная сестра, Мерин и команда. Ещё хватило сил подняться, отскочить к раковине. Но голова кружится всё сильнее и сильнее – и Микола медленно оседает на пол. Кто-то подхватывает: кажется, Халва и Архип.

«Востаннє… Немає в мене бiльше сил…»

Суета вокруг раздражает. Мефодий что-то заявляет, но это уже после драки. Наплевать. Сестра убегает – возвращается с бинтами – вся левая рука у Миколы вплоть до локтя в крови.

Вдохнул полной грудью морозную свежесть, доносимую с улицы, закашлял. За окном, уже оголённые ветром, терлись ветвями липы. О чём-то Миколу спрашивают – он отнекивается: звуки ветра нравятся, успокаивают. «Только бы унялось там, внутри».

Но в этот раз кашлял долго, удушливо и надсадно.

XI

Ночью несколько раз просыпался: ныл порез на локте, срасталась кожа. На соседнюю койку перебрался Халва, согнал девятиклассника, что спал рядом. Вроде поменялись местами – впрочем, девятиклассник не спорил. Утром ещё помог сестре поменять бинты. Ребята с веранды подходили, подбадривали, хвалили… Потом вместе со всеми пошёл в столовую завтракать. Уселся рядом с Мефодием. Тот уплетал за обе щеки всегдашнюю картошку, мстительно косился…

После завтрака пришлось идти на ковёр к Павлу Эрастовичу… Когда отбоярился, вышел на улицу.

Падавший снег покрыл непокрытые волосы венцом из мокрых хлопьев. Это был последний день ноябрьских каникул. Обитатели санатория с унынием ожидали начала второй четверти и старались как можно приятнее провести немногие оставшиеся им часы: кто уехал в город, кто ушёл бродить по развалинам монастыря неподалеку, а кто просто слонялся по территории, не зная, чем себя занять.

Усталость давила на плечи. Измученный часовым допросом, который учинил главврач, Микола сидел на лавочке у автобусной остановки напротив ворот в пэтээс, провожал глазами редкие машины, что грохотали рядом и тревожили лужи в выбоинах. Мутные брызги сыпались на ботинки…

Рядом прижалась Света – тихонько и ласково поглаживала забинтованную ладонь. Поймала у самых ворот – теперь уж не побродить одному. Ветерок шевелил волосы на проборе – о чём-то спрашивала.

А его тяготила дурная мысль, что вот, кто-то, наконец, рядом, кому-то он не безразличен, а тоска всё равно не уходит: держит за сердце. Потому что все эти нежности ему за то, что он – самый жестокий. И сейчас, перевязанный, он лучше всех и нравится ей, потому что всех избил – и она радуется, что из-за неё?.. «Ну, да, ладно, причём здесь Света… Она такая, как все, – успокаивал он себя, – уложился в стереотип – получай блага. Оставь свои переживания при себе. Кого они интересуют…»