Ветер плодородия. Владивосток

— Однажды он во время войны сидел у меня под арестом, — сказал Смит.

— Сколько дней?

— Четыре часа.

Пальмерстон расхохотался, упал в огромное кресло, похожее на груду кожаных подушек, и вытянул ноги. Разве без этого нельзя было обойтись? Смит смутился. Продержи он месяц или неделю Сибирцева под арестом, Боуринг был бы скомпрометирован. Но факт ареста все же был, и Сибирцева тогда убрали из Гонконга. А он явился снова и стал действовать нахально и назойливо. Вдруг было объявлено о его срочной женитьбе.

— Он встречал меня весело, как друга. Был счастлив, что женится на любимой, — вспомнил Смит.

— Да, веселая дружественность — излюбленный прием умелых и образованных шпионов.

— Я сразу обратил на него внимание, заметив его в клубе в Гонконге на заседании Азиатского общества, где одному из пленных товарищей Сибирцева, знающему китайский и японский языки, нами было разрешено по желанию Джона Боуринга сделать доклад о Китае.

— Как имя его товарища?

— Осип Антонович Гошкевич.

— Где он сейчас?

— Он ученый, составил русско-японский словарь. А сейчас он консул России в Японии.

— Б каком городе?

— В Хакодате.

Как эта безграмотная страна умеет собирать образованных людей для шпионажа! Как они направили на наши цели таких шпионов? Русские шпионы при дворе! Принц Альберт — русский шпион. Джон Боуринг — русский шпион. Путятин — русский шпион. Только отец жены Путятина не шпион. «Он обо всех своих тайнах с русскими сообщает правительству», — подумал премьер и затронул другую, волновавшую его проблему.

— А что же делает у нас в Лондоне польская эмиграция? Они взирают на империю, придавившую их народ, сами отлично чувствуя себя на наших хлебах.

— Мы не имеем влияния на польских эмигрантов. — сказал Смит.

— Давно ли так? — с холодной презрительностью спросил премьер.

— Так было всегда, — ответил Смит. — Эмиграция не зависит от нашего общественного мнения. А поляки — торговый народ, даже аристократы.