Ветер плодородия. Владивосток

Еще известно, что Муравьев в это лето описывал южные гавани Приморья, и там всюду движутся через леса и по рекам русские экспедиции. Независимо от пяти баронов, конечно, русские войска помогли китайцам разгромить нашу эскадру у крепости Дагу. Пальмерстон не хочет раздувать дела. Не в его интересах. Напротив, все надо приглушить. Но как мил был Константин Николаевич в те летние дни, когда наша эскадра, побитая, с простреленными кораблями, плелась вдоль берегов Китая к югу, в свое логово, как раненый зверь! А Ее Величество проявило столько ласки, она так радушно принимала своего русского родственника. Пальмерстон, встречаясь с ним, подозревал, что если разговор так радушен и приятен, то за ним скрывается русский обман. Только он один оставался настороже, хотя и поддался очарованию Великого князя, конечно, еще и делая вид, что поддается очарованию.

Глава 19

СМИТ И ПЯТЬ БАРОНОВ

Где самое уязвимое место России? Польша. Когда Польша заволнуется, из головы либерального царя вылетят все намерения, а руки протянутся к Китаю. Если борьба затянется и дело пойдет, то кто сможет спасти положение? Удастся ли совместить пролитие крови с уступками либералам? Без ответа парламентаризма правители России прибегнут к своим средствам, испытанным еще московскими царями. Пальмерстон сам либерал, он знал все оттенки и ноты либерализма и умел играть на этом инструменте. Кто же самый яркий из либералов России? Тому и будет поручено дело, в надежде, что благородство победит после того, как войска мятежников будут подавлены. Меньше всего Пальмерстон желал бы освободить Польшу. Он хотел бы еще большего ее угнетения. Этот козырь будет нужным поколениям политиков на острове. Ах, как кстати всегда Польша! Из-за нее русские откажутся от сближения с Америкой на Аляске и на океане.

Премьер убежден, что в мире все время должна быть опасность, грозящая Великобритании, и чем грозней она будет представлена для его народа, тем крепче он будет объединен с правительством и легче и отзывчивей станет к его призывам. Для этой вечной опасности нам и нужна Россия.

Такие люди, как Сибирцев — залог развития России будущего. Это человек будущей России, которую уже не надо будет спасать от тирании, где нам нечего будет делать с нашей борьбой за права человека. Его деятельность надо оборвать. Смит должен смелее взять в свои руки дела отношений с Россией.

— Я уже стар и скоро могу уйти, — обратился Пальмерстон к Смиту. — Но я оставлю систему политики в наследство правительству и парламентским партиям, как стержень, как направление и методику борьбы против России, и политика меняться не будет и после меня. Вы молодой человек, вы должны пережить меня и сохранить нашу политику в Китае и Японии. У вас будущее. Быть всегда такими же в политике с Россией. Это закон на века, сразу же уравновесить ее гуманные реформы и ее развитие каким-то таким странным делом, чтобы весь мир ахнул вдруг, увидев страшную оборотную сторону, понял бы, что у русских руки в крови, что все их стремления к реформам — ложь, ширма, и отвернулся от них. А сейчас Константин с его реформами очень расположил к себе весь образованный мир. Америка в восторге от России на Дальнем Востоке и ищет с ней союза, контактов, торговли. Действуют уже теперь заодно.

Смит внимательно слушал.

— Вы что-то знаете о Сибирцеве? — вдруг спросил Пальмерстон.

— Сибирцев — сторонник связей России с Америкой. Он даже во время войны был связан с американскими банкирами в Гонконге и через них вел переписку с Петербургом, сидя у нас в плену.

— Ах, как спешат нас опередить янки, — заметил Пальмерстон.

— Да, и тем временем вывез невесту из семьи губернатора! — продолжил Смит. — Он много чего наделал, этот русский, сидя у нас в плену, пользуясь нашими свободными учреждениями и правами, нашим гуманизмом и цивилизованностью. Мог бы английский офицер в русском плену сделать сотую долю того, что сделал Сибирцев? При их полицейщине, самодовольстве, которому сочувствует и подражает их темный, глупый, запуганный русский народ, слепо верящий во все то, что вдалбливает ему в головы правительство. Даже сейчас они ловко пользуются нашими свободными учреждениями. Мы отплатили бы им той же монетой.

— Так вы полагаете, что у крепости Дагу на батареях сражались русские?

— Да, сначала об этом были слухи, а потом и наши уверяли, что своими ушами слышали русские команды на фортах.

Я все еще сомневался, мне нужны были доказательства, пока наши моряки, которые после боя оставались с ведома китайцев на реке для подъема одной из наших потопленных gunboats[70], сами не увидели своими глазами живого Сибирцева на фортах Дагу. Его опознали. Его многие знают. Своей женитьбой он получил широкую известность в нашем флоте, в Китае и в колониях.

— Хороший свадебный подарок он преподнес в Дагу своему тестю!