Вячеслав Иванов

Обычно до площади Санта-Мария-Маджоре Иванов добирался на извозчике. В этом путешествии его всегда сопровождала верная Фламинга. Пролетке приходилось ехать, дребезжа по булыжным мостовым, и подниматься на Эсквилинский холм, где и находилась площадь. Здесь Вяч. Иванов отправлялся в Руссикум или Восточный институт читать лекции, а Фламинга поджидала его в соседнем кафе, записывая в маленьком блокноте наброски к будущим исследованиям. Когда Вяч. Иванов выходил со своим стареньким, потертым, видавшим виды портфельчиком, он угощал Ольгу Шор пирожными, а себе брал стаканчик вина. Обратно они также возвращались на извозчике. На Капитолии их ожидал еще более крутой подъем, чем на Эсквилине, – по древней Виа Сакра, вымощенной римской кладкой. Но эти «тяготы» пути не могли помешать пиршеству мысли и общения. К тому же отец Филипп де Режис поручил Вяч. Иванову работу, наполнившую его сердце радостью и высокой ответственностью одновременно. Поэт должен был составить предисловие и комментарии к Деяниям и Посланиям Апостолов и к Откровению святого Иоанна Богослова. (По другим сведениям, этот труд в 1941 году заказал Вяч. Иванову профессор Руссикума отец Венделин Яворка.) Колоссальная работа потребовала полной самоотдачи и стала делом жизни. Вяч. Иванов углубился в чтение священных текстов апостольских времен, первых веков христианства и писаний Отцов Церкви, особенно Восточных. Святые Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст были теперь его постоянными и любимыми собеседниками. Над составлением предисловий и примечаний к Новому Завету Вяч. Иванов трудился в годы войны, под грохот бомб и снарядов. Это было его противостоянием злу, объявшему тогда весь мир, – противостоянием сущностным. Тьма, несмотря на видимую свою мощь, оказалась бессильной угасить евангельский свет. Деяния и Послания святых Апостолов и Апокалипсис с введениями и комментариями Вяч. Иванова были напечатаны Ватиканской типографией в 1946 году. А через два года к ним прибавился новый труд Вяч. Иванова – предисловие и примечания к Псалтири. Когда-то по этой книге мать нагадала своему пятилетнему сыну судьбу поэта. С тех пор арфа Давида сопутствовала ему на всех земных дорогах. Псалтирь эта вышла в Ватикане на славянском и русском языках год спустя после смерти Вяч. Иванова.

Кроме того, он составлял и переводил по просьбе Восточного института молитвы, тексты монашеских обетов и официальные документы. Как вспоминал об этом сын поэта Д. В. Иванов: «Послушники восточного обряда, а значит, русского, сербского и тому подобного происхождения, читали молитвы только на латыни. И вот отцу поручили переводить Требник, чтобы отныне они могли молиться на церковнославянском»[473]

.

С того времени как в эмигрантской, так и в советской среде возник миф, устойчивый, здравствующий и поныне, что якобы Вяч. Иванов стал аббатом (по другой версии, даже кардиналом) и хранителем Папской библиотеки. Но он не имел под собой никакой реальной основы. Иванов продолжал вести в Италии ту же жизнь поэта, ученого и педагога, какую вел в России.

А вскоре благополучно сложились и судьбы его детей. Лидия, ученица А. Б. Гольденвейзера в Москве и Отторино Респиги в Риме, в 1936 году получила место экстраординарного профессора в Консерватории Св. Цецилии, которую сама блистательно окончила сначала по композиции, а затем по классу органа.

Дмитрий после излечения от туберкулеза поступил в швейцарский бенедиктинский коллеж в Энгельберге. Чистый воздух горной страны укрепил его здоровье, а классическое образование, гораздо более серьезное и фундаментальное, чем во французском лицее в Риме, – его юный разум. О своем обучении в коллеже и жизни в Швейцарии он вспоминал: «Врачи категорически требовали, чтобы я еще остался в горах (какое-то время до этого Д. Иванов находился в санатории «Альбула» в Давосе. – Г. З.)… Энгельберг располагался на такой высоте, как надо, тысяча или тысяча двести метров, и плата была в пределах наших возможностей. Отец вместе с Лидией поехали к ректору Коллежа, отцу Карлу Шмидту. Между ними тотчас возникла симпатия, и Коллеж им понравился… Так началась моя немецкоязычная школярская жизнь. Поначалу все-таки было тяжеловато. В Давосе я неплохо выучил немецкий, но в Коллеже, разумеется, все предметы преподавались на немецком. Кроме того, в Лицее Шатобриан (французский лицей в Риме, где учился Д. Иванов. – Г. З.) не было греческого; немножко я учил его с отцом, но этого было недостаточно, а в Энгельберге греческий считался обязательным предметом.