Вячеслав Иванов

О жизни семьи в Загорье вспоминала дочь Вяч. Иванова и Зиновьевой-Аннибал Лидия, рассказывая о курьезных порой спорах между отцом и матерью по поводу ее воспитания: «Когда мама увидела Загорье и вошла в свой новый дом, красота места ее потрясла: она взволновалась и вдруг начала плакать… Помню маму, гуляющую по Загорью в своих хитонах… В купальне она научила меня плавать “по-собачьи и по-лягушачьи”; на пруду была лодочка, она любила грести. Из-за меня у них с Вячеславом случилась маленькая перепалка. Мама обожала лошадей и была прекраснейшей амазонкой… В Загорье были лошади. Мне страстно хотелось ездить верхом. Мама, несмотря на опасения Вячеслава, решила мне доставить эту радость. Чтобы приучить меня понемногу к этому спорту, мне на первый раз оседлали старую 26-летнюю водовозку, посадили меня на нее и предоставили ехать куда хочу. Водовозка размеренным и мудрым шагом проковыляла прямо по дороге через усадьбу, потом мимо осиновой рощи, потом дальше. Горе было в том, что я хотела вернуться, но не решалась достаточно энергично дернуть уздечку, чтобы лошадь повернула. На беду как раз по дороге шел навстречу именно Вячеслав, и шел один. Я его попросила – “Возьми лошадь за уздечку и поверни ее, она меня не слушается”. Вячеслав переборол свой страх перед лошадьми и исполнил мою просьбу. Водовозка обрадовалась, прибавила шагу, а затем, не спрашивая меня, пустилась галопом в конюшню. По счастью, я догадалась наклонить голову при въезде в нее. Но между Вячеславом и мамой было бурное объяснение, и в результате мне больше не пришлось кататься верхом в Загорье.

Было другое бурное объяснение по поводу моей салфетки. За обедом Вячеслав вдруг посмотрел на меня и на поданный соус и приказал завязать за шею салфетку. Мать, однако, выразила свое несогласие. – Англичане, – уверяла она, – которые прекрасно ведут себя за столом, никогда так не пользуются салфеткой… Нужно уметь есть аккуратно.

– В Париже, – ответил Вячеслав, – всегда затыкают салфетку за воротник…

Спор шел долгий и оживленный, а в каком положении находилась моя салфетка – не помню»[160].

Несмотря на эти бурные, но краткие размолвки, Вячеслав и Лидия были счастливы в Загорье. Оба много работали, отрываясь от пера и бумаги только на время обеда, утреннего и вечернего чая, а также прогулок и игр с детьми. Из Швейцарии вернулась Мария Замятнина вместе с сыном Лидии Дмитриевны Константином, блестяще окончившим Женевский лицей. Но в конце лета Мария Михайловна и Константин уехали с маленькой Лидией в Петербург. Ивановы остались с Верой.

Через Загорье проходили богомольцы, идущие в Киевскую лавру и в Иерусалим. Лидия Дмитриевна часто беседовала с ними. Особенно пришлась ей по сердцу странница Катя, вместе с которой она мечтала отправиться в паломничество в Киев. Наверное, при этом Лидии Дмитриевне вспоминались их совместное с Вячеславом возвращение в Церковь, первое после многолетнего перерыва причастие в Киево-Печерской лавре и радостная телеграмма Владимиру Соловьеву…

Позже Вяч. Иванов рассказывал Ольге Шор, что как-то раз во время прогулки по Загорью в ясный осенний день Лидия заговорила о том, как хорошо было бы им вдвоем пойти паломниками по монастырям и скитам. «Пойдем, милая», – согласился он. Лидия вдруг словно опомнилась. «Нет, нет, – быстро проговорила она, – это мне можно, тебе – нельзя».

Наступила уже поздняя осень. В Загорье становилось холодно и сыро, но Ивановы всё откладывали свой отъезд в Петербург. А тут в окрестных деревнях неожиданно вспыхнула эпидемия скарлатины. Был объявлен карантин. Лидия Дмитриевна на лошади объезжала пораженные болезнью селения, помогала недужным, учила матерей ухаживать за больными детьми.

В одной из таких поездок она заразилась и слегла сама. В детстве Лидия Дмитриевна не переболела скарлатиной, а в зрелом возрасте эта болезнь всегда была очень тяжела и опасна.

Вячеслав Иванов не отходил от постели жены. На его глазах Лидия сгорала. На седьмой день болезни – 17 октября 1907 года – она умерла. Перед смертью ее соборовал и причастил священник из местной церкви. На губе Лидии осталась капля Крови Христовой. Последний поцелуй Вячеслава стал одновременно их последним общим причащением. Лидия умерла со словами: «Светом светлым повеяло; родился Христос». Всё это время Вяч. Иванов казался совершенно спокойным. Волошину он дал телеграмму: «Обручился с Лидией ее смертью». 17 октября Волошин написал сонет «Одиссей в Киммерии» и посвятил его Л. Д. Зиновьевой-Аннибал. Сонет этот замкнул цикл «Киммерийские сумерки»:

Наш путь ведет к божницам Персефоны,К глухим ключам, под сени скорбных рощ

Раин и ив, где папоротник, хвощИ черный тис одели леса склоны…Туда идем, к закатам темных днейВо сретенье тоскующих теней[161].