Вирус турбулентности. Сборник рассказов

В храме она подавала благодарственные записки и радовалась, как устроилась её жизнь. Иногда думала про знамение, гадая, сбылось оно уже или нет. Старец Игнатий безмолвствовал.

В один из дней она бежала из школы на занятия к Игнату вдоль канала и увидела под мостом уток. Они жались друг к другу. Самые отважные спрыгивали в прорубь у опоры и курсировали взад-вперед, подавая знак проходящим. Марина развернулась, купила в ближайшей булочной две буханки хлеба и спустилась ближе к воде.

– Утки. Эй, утки, идите сюда. Держите, утки. Отойди, не обижай, – она ломала хлеб обеими руками, широко размахиваясь, кидала тем, кого оттесняли более бойкие, хлеб застывал на лету, крошился, под ногами топтались голуби. Буханки быстро закончились.

– Утки, не грустите. Грейтесь как-нибудь, я вернусь.

Она опоздала. Игнат, в куртке и ботинках, открыв дверь, молча прошел в комнату, сел за стол лицом к стене и уставился в книгу. Она села на соседний стул, недолго покачалась –  и слегка толкнула его плечом в плечо. Он молчал. Она улыбнулась и снова прислонилась.

– Что ты? Не обижайся. Я пришла, – прошептала она ему в ухо.

Не глядя на неё, Игнат сосредоточенно переворачивал страницы.

Она встала, отошла к окну, потом вернулась, встала за спиной и провела ладошкой над его головой:

– Ты что? Ну что ты. Утки, они такие большие, теплые, умные. Давай вместе пойдем их кормить.

Он не шевелился и не отводил взгляд от книги, и вдруг резко откинулся назад и сложил руки на груди. Она вздрогнула и отдёрнула руки. Игнат смотрел в стену в одну точку, глаза воспаленно блестели, губы сжались. Потом медленно и монотонно по слогам продекламировал:

– Я полчаса бегал тебя искал.

Внутри у неё всё замерло. Марина представила, как он метался вдоль канала, ища её  – благодарное тепло испуганно подкатило к сердцу.

– Ты волновался? – она обошла, чтобы видеть его лицо, – прости, я не подумала, там утки голодные.

Он встал, развернулся и, глядя поверх её головы,  падая на ударения, с расстановкой отчитал:

– Ты позвонила и сказала, что вышла – и куда делась? Час прошел – тебя нет. Хочешь, чтобы был результат – нужно заниматься. Заниматься серьезно. Опаздывать – это не занятия, – он резко отрицательно мотнул головой. – Не занятия. Я дважды не повторяю.

– Я поняла, – эхом ответила она и почувствовала, как стала старше.

– Я не один раз прошел от остановки и назад. Тебя нигде не было. Вся футболка мокрая, – он неожиданно распахнул куртку, – Видишь? Вот потрогай. Игнат нервно взял её за руки и с силой приложил их к своей груди. Ей было неловко слушать, как он дышит, неприятно от его агрессии и мокрой рубашки – она осторожно освободила руки.

– Да, вижу, – глазами показала, что оценила ситуацию, – Переоденься, ты, действительно, быстро бежал.

Настроения заниматься не было, но Марина взяла себя в руки и написала один билет.

Ты сама виновата. Наверное, он красив. Высокий, спортивный, умный, сильный. Наверно, о таком мечтают. За ним бегают почти все девочки. Наверное, она неправильно себя ведёт. Наверно, она отнимает его время. В такт мыслям она мешала в чашке сахар, шла по улицам, мыла пол. И начинала с начала.

К восьмому марта ребята приготовили концерт. Марина предупредила Игната, что не сможет пойти в этот день в университет, и начала готовиться. Вместе с бабушкой они обрезали платье с новогоднего бала, нашили кружева, сестра накрутила ей кудри, подружка принесла туфли. Возвращаясь в локонах и блестках в холодном автобусе, она прижимала к себе нарядный пакет и то и дело засовывала в него нос и дышала. Там, завернутые в кружевные юбки, лежали несколько роз.

На следующий день на перемене она поднялась на этаж, где занимался выпускной класс, чтобы увидеть Игната. Преподаватель задерживал урок, она встала напротив двери, чтобы не пропустить. Когда дверь открылась, сделала шаг навстречу. Игнат шел в последней группе. Молодые люди что-то увлеченно обсуждали. Он не заметил её и прошел мимо.

После уроков она посидела в библиотеке и в означенный час была у дома на набережной. Дверь открыл привычно хмурый Игнат. Она прошла за ним. В комнате царил идеальный порядок. Все книги на местах, стол – пустой.

– У тебя чисто. Перезагрузка?

– Выбросил лишнее.

– Молодец, а я, наоборот, ещё стикеров купила расклеивать.

– Нужно помнить важное, на ерунду не распыляться.

– Это точно. Давай я чайник пока поставлю.

– Времени мало. Без чая сегодня.

– Хорошо, – сказала она, стараясь не выдать разочарования, – а где теперь мои тетради лежат?

– А твоих тетрадей нет.

– Не поняла.

– А что тут понимать. Они же не нужны тебе. Освободил место.

– А где они теперь лежат?

– Не знаю. На помойке, если никто не забрал.

– Я не поняла. Ты выбросил их?

– Я освободил дом от лишнего. Тебе же они не нужны.

– Подожди. Как ты мог выбросить мои тетради. Они же мои.

– Послушай, я тебе их дал. Тебе не нужны – я выбросил, – он вышел в коридор.

Она двинулась за ним:

– Подожди, ты не мог выбросить чужие тетради. Они же не твои уже. Я в них писала.

– Хочешь, сходить на помойку. Никто не забрал ещё, наверно.

– Разве можно так жестоко с людьми?