Читаем Вирус турбулентности. Сборник рассказов полностью

– Больше не бывало. На экзамене всегда можно вместо пятерки поставить четыре, а вместо четыре – три. Пошла я покурю, – с шумом отодвинулась от стола, – Ангелина Васильевна, я тут, а? Окно откроем. Тепло ещё. В прошлом году на День учителя дождь лил, а в этом  – осень золотая, – Ольга открыла нараспашку высокую створку и просунула руку за решётку, – Хорошо! Мои ребята вообще умницы были. Первый выпуск – такие взрослые. Взрослее нас, своих педагогов. Парни почти все в Афгане погибли, а девчонки – кто куда. Ой, ладно, вот помню как с Васькой, первым мужем, решили после работы на природе пива выпить. Мне ж нельзя на людях. Он в магазин зашел, взял пару бутылок, сели в чужом дворе, под кустики, только пивнула: Здрасьте, Ольга Константиновна, – Пашка Крылов. Добрый день, говорю, Паша. А у самой в руках бутылка и на губах усы пивные. Ладно, говорит, Ольга Константиновна, не смущайтесь, с праздником Вас. И пошёл. Он первый погиб, Пашка. А я с тех пор пиво на улице не пью, – Ольга улыбнулась, стряхнув с горохового подола прилетевший пепел, – а вообще, надоело по углам прятаться.

– Разошлась. Тут лучше не курить – в класс тянет, – Ангелина Васильевна перестала крутить вилку на столе, царственно вскинула подбородок и, подняв глаза, улыбнулась, кивнув обеим по очереди.

– Я обычно к Соколову в тир бегаю. У него все старшеклассники прячутся, а я в перерывах между ними.

– Там окна нет.

– Там какая-то чудо-вытяжка, да и стреляют они раз в полгода.


– А Соколов женат? – вытянув под стол одну ногу, Ира одной рукой упиралась в стул, а другой пыталась  завернуть сыр в тонкий кусочек грудинки на другом конце стола.

– Ириш, даже не думай, военруки-биологи – гиблая тема. Среди физруков и литераторов ещё можно посмотреть. Тебе что ближе, физическая культура или филологическая?


– Ей ближе к телу, желательно, душенька.

Засмеялись.

– Иришка, ты замуж когда пойдешь? Детей рожать надо, возраст выйдет.

– Ангелина Васильевна…

– Ну что. Мама да кошка. Мамы не будет, что будешь делать?

– Мама, слава Богу, жива и крепка и ещё нас с Вами переживет. А как там Вера Дмитриевна?

– Как там, Ирочка, может быть. Пока полгода не пройдёт, тяжело будет.

– Я ей звонила вчера, – отозвалась, прикуривая вторую сигарету, Ольга, – Похоронили. Совет ветеранов помог.

– Ты на поминках была?

– Нет.

– Я тоже не поехала. Тяжелы что-то стали похороны-поминки. Да и чем утешишь, – Ангелина Васильевна пошарила ногами под столом, отыскивая ногами тапки, – Пора с каблуков-то слезать.

– Свечку в церкви поставила и сорокоуст заказала. Написала, чтоб держалась. Её замещать надо будет. Ангелина Васильевна, Вы как на следующей неделе? Сможете на замену выйти?

– Я – нет. Никак, Олечка, Олежек уезжает – собирать нужно. И внуки у меня остаются.

– Ир, ты как, выйдешь?

– Я маму по врачам веду. Ей инвалидность подтверждать. Все дни расписаны. Я бы вышла, но мы талоны за два месяца брали – не поменять.

– Я тоже не могу. У Алины показательные через две недели. Мне на тренировки её возить каждый день.

– Может, им физику математикой заменят? Давайте завучей попросим. Никто же не рассчитывал на лишние часы.

– Доводы разумные, Ирина Михайловна, но боюсь нашу администрацию это мало волнует, – Ольга бросила окурок за решетку и захлопнула окно, – Может, выйдете всё-таки? Ну что мама –  сама справится. Она ещё молодая женщина. Чуть меня старше.

– Нет, Ольга Константиновна, не могу. Она боится, волнуется. На этих комиссиях так психологически давят. Что не так ответишь – могут и инвалидности лишить. Да и ходит плохо.

– Такси ей возьми. И что волноваться – инфаркт не испарится.

– Вы плохо эту систему знаете. Я тоже раньше так думала: что особенного, в бумагах всё написано, пришёл, показал – и свободен. Там ещё доказать нужно, что ты "заслужил".

– Ну не знаю. Я не могу.

– Вы тоже напишите, что не можете. И я напишу. И отдадим администрации. Пусть решают.

– Что там писать. У меня всего по три урока два раза в неделю, – Ольга Константиновна села на отдельно стоящий посреди лаборантской табурет, – я не возьму больше. Я вообще уходить собираюсь, сижу тут только из-за кредита да Алинки – справки нужны и удобно её вечерами возить. Выступит сейчас, призовое возьмет – и я уйду. Мне эти лишние часы не нужны.

– Не знаю. Я не могу.

– Ир, ты тут без году неделя. Мы в своё время с утра до ночи просиживали с  зарплатой в три копейки. Ничего страшного. Недельку позамещаешь.


– Я не могу. Я у завучей спрошу, –  Ирина Михайловна вытянула из-под тарелки салфетку, быстро встала из-за стола и выскользнула в класс.

– К завучам побежала, как обычно.

– Ну чего ты, Оль, видишь, девчонка за мать переживает. Знаешь ведь, денег нет заплатить, а бесплатная – какая нынче медицина.

– И чё? Я ей нянька? Я не виновата. Крутиться надо, а не сидеть. И не подумаю. Как сказала – так и будет.

– Ладно, Ольга Константиновна, как знаешь, пошли вниз. Там уж танцуют, наверно.

В столовой были сдвинуты столы. На скатертях теснились группами школьные стаканы с вином и соком. В центре приплясывал с десяток женщин.

Ольга пошла к танцующим, поискала глазами секретаря.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жизнь за жильё. Книга вторая
Жизнь за жильё. Книга вторая

Холодное лето 1994 года. Засекреченный сотрудник уголовного розыска внедряется в бокситогорскую преступную группировку. Лейтенант милиции решает захватить с помощью бандитов новые торговые точки в Питере, а затем кинуть братву под жернова правосудия и вместе с друзьями занять освободившееся место под солнцем.Возникает конфликт интересов, в который втягивается тамбовская группировка. Вскоре в городе появляется мощное охранное предприятие, которое станет известным, как «ментовская крыша»…События и имена придуманы автором, некоторые вещи приукрашены, некоторые преувеличены. Бокситогорск — прекрасный тихий городок Ленинградской области.И многое хорошее из воспоминаний детства и юности «лихих 90-х» поможет нам сегодня найти опору в свалившейся вдруг социальной депрессии экономического кризиса эпохи коронавируса…

Роман Тагиров

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза